– Догадываюсь, с самолюбием у вас все в полном порядке.

– Не жалуюсь.

Подошла жена Педро с двумя эспрессо, и Андреас сказал ей по-испански, что она прекрасно выглядит. От комплимента Тереса – обычно само долготерпение, сама унылость – прямо-таки расцвела, и Пип мимолетно почувствовала, как Андреас, скорее всего, представляет себе мир: как людскую массу на стадионе, в которой у всех есть цветные дощечки, чтобы в нужный момент их синхронно выставить и образовать приветствие, лозунг. Приветствие, которым его неизменно встречают, гласит, что он неповторим и велик. Вступает на стадион, и вдруг море человеческих тел превращается в слова: МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, ПАРЕНЬ. Пип ощутила укол неприязни.

– Как вам Тони Филд? – спросила она.

– Очень милая. Талантливая.

– Она действительно играет вашу маму?

– Да.

– Ваша мама была в те годы такая же знойная, как Тони Филд?

Андреас улыбнулся.

– Я знал, что вы мне понравитесь.

Пип старалась держать в уме слова говнюк и морочит.

– Чем?

– Вы задаете хорошие вопросы. Ваша злость перевешивает осторожность.

Она не знала, что на это отвечать.

– Я устал сегодня, – сказал он. – Вступительное собеседование проведем с вами утром. – Он допил эспрессо. – Если только у вас нет ощущения, что в гостях хорошо, а дома лучше.

– Пока нет.

– Отлично. Приходите завтра утром в амбар.

Когда он ушел, Пип отправилась на веранду и села рядом с Коллин, глядевшей на темную реку. Ветер был теплый, и расквакалось так много лягушек, что звук образовывал сплошную стену.