– Можно мне еще тут с тобой посидеть? – спросила Пип.

– Бог ты мой. Ты первый человек, от кого я это слышу: бог ты мой. – Коллин подняла руку, поколебалась и похлопала Пип по тыльной стороне ладони. – Можно посидеть.

Утром после ранней прогулки Пип отправилась искать Андреаса. Здание, где парни выполняли высококвалифицированную работу, питал электричеством специальный генератор в звуконепроницаемом бункере, работавший от природного газа. Линия газоснабжения, проложенная за государственный счет, ответвлялась от десятидюймового трубопровода, который шел по гребню горы. Все прочие здания, включая амбар, получали ток от микрогидроэлектростанции и от солнечных панелей на полпути к шоссе. Андреас восхищал многих тем, что у него не было личного кабинета. Он работал на ноутбуке на переоборудованном чердаке амбара, где стояли диваны и располагалась кухонька, которой мог пользоваться кто угодно; он подчеркивал тем самым, что Проект – коллективная организация, а не вертикаль. Пип миновала первый этаж, где в изобилии цвела женская красота – где девушки, многие в пижамных штанах, которые будут носить весь день, вовсю щелкали мышками, – и поднялась по лестнице на чердак.

У Андреаса шло совещание с еще одной группой девушек в пижамных штанах.

– Десять минут, – сказал он Пип. – Подсаживайтесь к нам, если хотите.

– Нет, я лучше снаружи подожду.

Сгустки облаков и тумана, побеждаемые утренним солнцем, рвались в клочья об остроконечные вершины из песчаника; мир здесь, казалось, творился заново каждый божий день. Сидя на траве, Пип смотрела на птичку с длинным раздвоенным хвостом, которая, следуя за козами, поедала вившихся над ними мух. Она будет заниматься этим весь день; ее трудоустройству, ее месту в мире ничто не угрожает. Педро, пересекая лужайку с цепной пилой и с одним из сыновей, дружески помахал Пип. Ему тоже, казалось, не о чем было беспокоиться.

Андреас вышел из амбара и сел рядом с ней. На нем были хорошие узкие джинсы и облегающая рубашка поло – она подчеркивала, какой плоский у него живот.

– Приятное утро, – сказал он.

– Да, – отозвалась Пип. – Солнечный свет сегодня особенно антисептичен.

– Ха.

– Вы знаете, я всегда терпеть не могла слово “рай”. Мне казалось, оно из той же оперы, что и вся трепотня о “рождении свыше”, а если по-простому – это то же самое, что смерть. Но теперь я слегка пересматриваю свое мнение. Видите эту птичку…

– Нашу тиранновую мухоловку.

– Она выглядит абсолютно довольной. Я начинаю думать, что рай – это не вечное блаженство. Скорее наоборот: в ощущении блаженства есть что-то вечное. Вечной жизни нет, время есть время, но можно выскочить из времени, если тебе хорошо, потому что тогда время теряет значение. Есть тут хоть какой-нибудь смысл?