– Ну разве не забавно? – спрашивает Эвелин.
Мой рот искривлен презрением, и, хихикая вместе с ней, я признаю: «Безумно». Я произношу это неожиданно безучастно. Мой взгляд скользит по ряду женщин в баре. Есть ли среди них те, которых я хотел бы выебать? Наверно. Симпатичную длинноногую девку, сидящую с краю? Возможно. Эвелин разрывается между
– Господи, двадцать долларов за ебаный яичный рулет? – бормочу я, изучая меню.
– Он с кремовым соусом, немного обжаренный, – говорит она.
– Это, блядь, яичный рулет, – протестую я.
На что Эвелин отвечает:
– Ты такой изысканный, Патрик.
– Нет, – пожимаю плечами я. – Просто разумный.
– Мне ужасно хочется белуги, – произносит она. – А, милый?
– Нет, – говорю я.
– Но почему, – надув губки, спрашивает она.
– Потому что я не хочу ничего консервированного или иранского, – вздыхаю я.
Она высокомерно шмыгает носом и снова смотрит в меню:
– My фу джамбалайя у них действительно первоклассная.
Тают минуты. Мы делаем заказ. Приносят еду. Как обычно, тарелки из массивного белого фарфора; посередине лежат два кусочка сашими из поджаренной лакедры с имбирем, окруженные маленькими кучками васаби, вокруг выложено немного сушеных водорослей, в верхней части тарелки лежит одна маленькая креветка, и еще одна лежит внизу, свернувшись. Я прихожу в замешательство, поскольку мне казалось, что это преимущественно китайский ресторан. Долгое время я смотрю на тарелку, а когда я прошу принести воды, то наш официант появляется с перечницей в руках и навязчиво крутится возле нашего стола, каждые пять минут спрашивая, не желаем ли мы «может быть, немного перца?» или «еще поперчить?», а когда кретин уходит к другому столику, сидящие за которым люди, как мне видно краем глаза, прикрывают свои тарелки руками, я делаю жест метрдотелю и, когда он подходит, прошу его:
– Не будете ли вы так любезны передать тому официанту с перечницей, чтобы он прекратил висеть над нашим столом. Мы не хотим перца. Мы не заказывали ничего такого, что
– Разумеется. Мои извинения. – Метрдотель униженно кланяется.