– Мне кажется, Эвелин, что… – начинаю я снова и снова, – что мы утратили связь.

– Почему? В чем дело?

Она машет паре – это Лоуренс Монтгомери и Джина Вебстер, – и через весь зал Джина (если это она) поднимает руку в браслете. Эвелин одобрительно кивает.

– По большому счету моя… потребность вести себя… убийственным образом не может быть, мм… исправлена, – продолжаю я, тщательно взвешивая каждое слово. – Но у меня… нет других способов выплеснуть блокированные потребности.

Я удивлен тому, сколько эмоций вызывает во мне это признание. Оно изнуряет меня; я ощущаю легкость в голове. Как обычно, Эвелин не понимает, о чем я говорю, и я думаю, сколько времени мне потребуется, чтобы окончательно избавиться от нее.

– Нам надо поговорить, – тихо произношу я.

Она отставляет пустой стакан и смотрит на меня.

– Патрик, – начинает она. – Если ты опять хочешь завести речь о том, что мне нужно сделать операцию по увеличению груди, то я ухожу, – предупреждает она.

Поразмыслив над этим, я говорю:

– Все кончено, Эвелин. Все кончено.

– Трогательно, трогательно, – произносит она, жестом показывая официанту принести еще воды.

– Я серьезно, – тихо говорю я. – Между нами все кончено. Это не шутка.

Она вновь смотрит на меня, и мне кажется, что кто-то, может быть, действительно понимает, что я пытаюсь сказать, но тут она вставляет:

– Давай оставим эту тему, хорошо? Мне жаль, что я сказала что-то не то. Мы будем кофе?

Она снова машет официанту.

– Я буду эспрессо без кофеина, – говорит Эвелин. – Патрик?

– Портвейн, – вздыхаю я. – Любой портвейн.