— Перстень. Я видел его. С плоской гранью, на среднем пальце.

Тибо бросил выразительный взгляд на медика. Тот кивнул. Тибо выпрямился. Картина преступления приобрела законченный вид. В замке отравительница! Локуста! Агнесса выпила яд, который в первом столетии нашей эры погубил Британика. И эта Локуста, быть может, даже среди придворных — стоит и, глядя на дело рук своих, старательно поджимает губы! Не теряя времени, надо всех дам предъявить взору виночерпия. Если она здесь, он тотчас узнает её — по росту, голосу и, быть может даже, по запаху духов!

Тибо собрался сей же миг, пока не поздно, приступить к процедуре опознания… но не успел. Взглянув на лежащее на полу тело, возле которого безмолвно стоял палач, он отпрянул, округлив глаза. Лицо Жавеля на глазах стало покрываться смертельной бледностью, на лбу выступила испарина, в уголках рта показалась пена, сначала белая, затем розовая. За ней потекла кровь. Тело начало биться в конвульсиях, потом выгнулось дугой… Всё, как с Агнессой. Жавель попытался ещё что-то сказать, быть может, хотел вручить отлетающую душу Богу, но не смог этого сделать. Так и умер с раскрытым ртом, устремив взгляд в потолок, на панно с отцом и сыном.

Подошёл священник, перекрестил его, забормотал что-то. Палач, перехватив дубинку, осенил себя крестом и отошёл в сторону. Присутствующие молчали, тупо глядя на безжизненное тело. Подошёл лекарь.

— Ты оказался прав, — сказал ему Тибо. — Он невиновен.

— Ищите истинного убийцу, монсеньор, — ответил Лемар. — Этот, — кивнул он на мёртвого Жавеля, — всего лишь слепой исполнитель.

— Убрать! — приказал Тибо.

Слуги потащили труп.

Глядя на него, Тибо подумал, что можно, очевидно, и самому найти ту, о которой говорил виночерпий. Он посмотрел на дам и опешил: все они казались ему чуть ли не исполинами, и у всех, как у мавров, были отчего-то большие рты и толстые губы. Он отвернулся. Теперь поздно. Единственная стоящая улика — голос отравительницы — не смогла помочь, попросту не успела. Покойник унёс её с собой в могилу. На глоток бы меньше выпить глупому виночерпию… Но сделанного не вернуть и не изменить.

Он подошёл к телу супруги, вновь опустился на колени. Стал бормотать что-то, говорить тёплые, уже никому не нужные слова.

Бильжо стоял рядом, немой, недвижимый, как идол на капище. Глядя на мёртвое, навеки застывшее лицо Агнессы, он вспомнил её недавнюю беседу с королевой. И разомкнув губы, молвил тихо, так, что никто его не услышал:

— Как ни набожна ты была, как ни послушна Церкви, а не пожелал тебя защитить Отец Небесный. Так стоит ли молиться Ему, уповать на Его помощь? И не есть ли Он, как следует то из Библии, палач и убийца?