Наконец один из них, самый опытный и старший, набрал в грудь побольше воздуха, с шумом выдохнул и шагнул к столу. Первым делом он привел в порядок незакрытый глаз покойного и отдернул руки, словно боясь, что тот накажет его за такую дерзость. Но тело оставалось неподвижным и холодным и пустым, как заброшенный дом. И бальзамировщик внезапно зарыдал и шарахнулся прочь от стола, закрыв лицо руками. Остальные невольно передернули плечами. Их глаза тоже стали влажными. Рыдающий выскочил из помещения на воздух, глотнуть ночной прохлады. Он плакал, запрокинув голову вверх, смотрел на звезды, и слезы ручьями лились по щекам, стекая с подбородка на голую грудь, щекотали кожу. Он растирал их руками и, не сводя глаз с неба, шептал какие-то молитвы. Чернота неба обволакивала его, словно большое мягкое покрывало, гладила по мокрым щекам, дула в распахнутые глаза легким ветром, высушивая слезы. Небо понемногу начинало светлеть, а звезды меркнуть. Рыдания все меньше и меньше сотрясали несчастного, пока, наконец, он не вытер ладонями глаза и не нашел в себе силы вернуться в комнату приготовлений.

Там оставшиеся двое его товарищей уже раскладывали сосуды для внутренностей и готовили инструменты для обработки тела. Он присоединился к ним. Надлежало освободить тело от одежд. Этим он и занялся. Руки бальзамировщика еще дрожали после недавних рыданий, он срезал ткань и складывал ее подле себя. Наконец все было готово к работе. Он взял небольшую плоскую жаровню, подошел к очагу, набрал щипцами в жаровню угли и вернулся к столу, где взял длинный крючок и принялся накалять его кончик на углях. Все это время бальзамировщик смотрел в лицо покойному, словно искал ответ на какой-то мучивший его вопрос. Тем временем крючок раскалился, и пора было приступать к ответственной части: ввести инструмент через ноздрю в глубину головы, чтобы потом извлечь наружу ее содержание.

В тот момент, когда он едва наклонился к лицу покойного, огонь факелов всколыхнулся, словно порыв ветра пронесся по комнате, хотя дверь была закрыта. Бальзамировщики разом вздрогнули. Жаровня с углями упала на срезанную ткань, и та моментально загорелось. От нее огонь переметнулся дальше, легко перепрыгивая с места на место. Еще мгновение, и вся комната была объята пламенем. Бальзамировщики в ужасе заметались вокруг тела Эхнатона, не зная, что предпринять, вынести его наружу или спасаться самим. Пожар перескакивал с деревянных предметов утвари на маслянистые снадобья, высушенные травы и пропитанные смолой полоски ткани, подбираясь к столу, где покоилось тело сына Атона. Языки пламени взметались все выше, обжигая бальзамировщиков, которые, наконец, решились оставить комнату и с криками выскочили наружу, где уже занималась заря. Пожар охватил стол, будто облизываясь в предвкушении роскошного пира. И в мечущихся его всполохах могло показаться, что сам бог подземного царства Сет склоняется над телом фараона-бунтовщика.