А Мааби в это время без сил лежала на постели в комнате, освещенной единственным факелом. Испуганный Халосет пытался привести ее в чувство.

Наконец она открыла глаза:

– Все будет хорошо, – прошептала она. – Он не вернется.

И Халосету показалось, что пламя факела замерцало в ответ на ее слова.

Египет.

Египет.

Среди всех ремесел Египта это было одновременно и почитаемым, и презираемым, и окруженным страхом. Ремесло бесстрашных, окруженных вечной скорбью и смертью, – тех, кто готовил тела отошедших в мир иной к тому самому иному миру. Они всегда работали небольшой группой, потому что в жарком египетском климате требовалось действовать быстро, чтобы мертвое тело не успело испортиться. Да, любой усопший без помощи бальзамировщика быстро бы превратился в неприглядный омерзительно пахнущий предмет, в котором вскоре нашли бы приют всевозможные мухи и их личинки. И неважно, кем был при жизни покойник, какую должность он занимал и сколько золота накопил, – перед лицом смерти все были равны. Едва человек умирал, за ним незамедлительно приходили эти мрачные и немногословные люди. Они переносили его в особое помещение, называемое «навесом очищения», и там слаженно и мастерски потрошили и приводили в должный порядок то, что совсем еще недавно называлось человеком, ходило и говорило, чувствовало и выражало свое мнение, желания, недовольство и любовь…

Каждому бальзамировщику надлежало иметь самообладание и холодный разум. Впечатлительным и слабохарактерным среди них места не было. Их не интересовали личности, в чьих телах им приходилось копаться. Им платили не за сострадание (это занятие для плакальщиц). От их мастерства зависела сохранность мертвого тела и его будущее. Поэтому когда им приносили очередного умершего, они привычно раскладывали свои инструменты и приступали к работе. Но только не сегодня.

Трое бальзамировщиков, одетые в схенти, среди ночи неподвижно стояли в комнате приготовлений и молчали неизвестно сколько времени, потому что перестали его ощущать. Перед ними, вытянувшись во всю длину исполинского роста и едва помещаясь на столе, завернутое в тяжелые одежды лежало тело Эхнатона. Его лицо выражало спокойное умиротворение. Один глаз был полуоткрыт и, казалось, следил за бальзамировщиками, которые в оцепенении стояли вокруг стола, освещенного факелами, и пялились на своего фараона. Их состояние было вызвано и его внезапной смертью, и тем отношением, которое он завоевал в своем народе. Трещало пламя факелов. В углу комнаты горел очаг. Снаружи доносились стрекотания ночных насекомых. А эти трое все стояли неподвижно. В сознании каждого ремесленника, каждого бедняка Эхнатон был воплощением добра, сыном бессмертного Атона и потому никак не мог умереть смертью обычного человека. Так что же тогда лежало сейчас перед ними? Кому вздумалось сыграть с ними эту нелепую шутку, притащив сюда куклу, так похожую на их любимого властителя? Или это наваждение? Может, нужно еще немного подождать, и оно исчезнет? Каждый из присутствующих задавался множеством вопросов и не мог поверить в реальность происходящего. Они, признанные мастера своего ремесла, стояли и не знали, с чего начать. И начинать ли?