Правда, уже в следующем ряду государевой свиты нашелся человек, который попытался одернуть Горсткина, или, точнее, воздействовать на него своим внушительным видом, полагая, видимо, что тот сознательно позволяет себе неблагообразные выходки. В жандармском генеральском мундире, выставив вперед себя большой живот, он задержался перед уже оправившимся Горсткиным и прохрипел, выдувая их себя как из трубы:

– Не шалить!..

Это был Терентий Карлович Курсулов. Да-да, тот самый Курсулов, который еще в виде жандармского полковника несколько лет назад расследовал дело Карташова и так страшно и мерзко отличился на этом поприще. Он сильно раздался за эти годы, а на его выбритом до синевы лице выделялись не вытаращенные, а как бы вылупившиеся вперед глаза, горевшие холодным презрительным светом. И в то же время что-то как бы и беспокойное проглядывалось в них. Но как бы там ни было, на Горсткина он произвел впечатление – тот даже отвесил Курсулову поклон с самым что ни на есть «раскаявшимся» видом. И даже хотел что-то сказать, но тот не удостоил его своим дальнейшим вниманием и проследовал дальше. Курсулов был представлен государю-императору еще в губернском центре, и отчасти именно благодаря ему, как мы поймем это из дальнейшего, государь знал «некоторые истории» нашего города и «некоторых лиц», причастным к этим историям.

Опускаю описание приветственных речей и благодарственных «адресов», в которых было мало что интересного, и перехожу к следующему эксцессу, которые следовали один за другим в этот злополучный и роковой день и за которые не проходит ощущение вины и стыда.

II

акция либералов

Наши либералы все-таки засветились, «фронда» все-таки показала себя. Как же, как же – не могли не засветиться, перестали бы быть самими собой. И эта их акция проведена была по всем правилам конспирации, – в нее были посвящены кроме самого Сайталова только еще весьма ограниченный круг лиц – и прежде всего Венера Павловна, без которой она просто не могла быть осуществлена. Вот где удалось ей за спиной мужа провернуть свои «либеральные убеждения» и провести «гениальные идеи» Сайталова. Дело в том, что она взяла на себя подготовку «праздничного оформления» прибытия государя-императора в наш город. Мокей Степаныч сначала пытался вмешаться и выяснить детали этого оформления, но Венера Павловна, что называется, «насмерть стала грудью» и смогла отстоять свое «право». Правда, какие у нее были на это официальные «права» – это уже другой вопрос, который Мокей Степаныч так и не смог прояснить ни в этом конкретном случае, ни вообще еще с самого начала их совместной жизни. Раз дав слабину и уступив жене, он так и не смог оградить свои прямые должностные обязанности как градоначальника от вмешательства своей второй половины. По правде сказать, его эта ситуация где-то даже и устраивала, ибо его пробивная «либеральная» супруга, как правило, брала на себя вопросы, в которых он хуже всего разбирался – вопросы культуры, образования и религиозной сферы. И он больше для вида ворчал на нее за «самоуправство», но в душе даже был ей и благодарен. Но явно не в этот раз.