Смердяков все ниже наклонялся над Алешей, а тот, наоборот, откинув голову назад и не в силах отвести взгляд от Смердякова, пытался хоть немного от него отодвинуться…

– Так за что же вы меня так все не любили? Али еще скажете, что я сам никого не любил, то и меня любить было нечего?.. Так что ж вы меня не научили любви, почему оставили в сторонке хуже чем пса какого шелудливого?.. И ко псу жалость же проявляют иногда, а вы меня совсем жалости и любови лишенствовали…

Смердяков наклонился еще ниже, его правая рука приподнялась, и на ней выдвинулся вверх указательный палец…

– Где же ваше христианское «возлюби ближнего как самого себя»?.. А – где?.. Али я не ближний, али я не брат вам. Или что – меня невозможно возлюбить за мерзость мою?.. Так Христос даже врагов возлюбливать призывает. А я не враг вам… Я не враг вам – не враг…

Алеша с нарастающим ужасом внимал словам Смердякова – даже речь его изменилась, он совсем перестал употреблять свои обычные «словоерсы», и слова его как пущенные заточенные камни или куски шрапнели прямо вонзались в душу…

– Я не враг вам, я брат вам!.. Я брат ваш!.. – Смердяков уже кричал в исступлении. – Почему вы меня не любили?!.. Почему-у-у-у?!..

И в этот момент к пущему ужасу Алеши он вдруг преобразился. Как будто вспыхнул мгновенным синим пламенем и одновременно поблек и даже словно просветился. Так, что одежда на нем мгновенно спалилась и исчезла, а тело стало полупрозрачным, как бы из студня, а внутри даже стали видны его внутренности и кости. И все эти внутренности были покрыты отвратительными огромными белыми червями, подобными тем, что падали на Алешу на «брачном пире». Но еще ужаснее и безобразнее сотворилось с кошкой. Она вдруг раздвоилась – нет, расстроилась, и даже расчетверилась – и все эти кошары вдруг набросились с разных сторона на Смердякова и стали его рвать на части. Причем, это уже были не совсем кошки – они, впрочем, и раньше были не совсем кошки – но сейчас с ними произошел еще один сдвиг в облике, и даже не однозначно в человеческую сторону. Эта ужасающая ярость, этот дикий визг, с которым они набросились на Смердякова, эти клыки и выросшие на лбу утолщения, превратившиеся в рога… И эта сводящая с ума нечеловеческая злоба, однозначно уже не человеческого, а инфернального происхождения не оставляла другого варианта, что это были не кошки, и не люди, а бесы под покровом полукошачьего-получеловеческого вида…

Впрочем, Алеше не до того было, чтобы разбираться в этих инфернальных тонкостях. Два беса-кошары впились справа и слева в раздирающееся под их клыками лицо Смердякова, который, подняв руки к голове, сквозь огненную пелену еще кричал, переходя в мучительный вой: