Иван вновь усмехнулся, на этот раз от не очень ловкого литературного оборота. «Искра совести… под жандармскими сапогами…» Это было в ее стиле – бросаться острыми внешне красивыми фразами как убойными камнями.

«Да, я знала, я знала – я теперь не боюсь этого признаться, и уже призналась перед своими братьями и сестрами по делу, кто ты и что ты. И каково же мне это было – все эти годы делать вид, что я этого не знала. Играть эту комедию – перед кем?.. Перед тобой!.. Мой муж жандармский полковник!.. Каково!?.. Каково это – годами терпеть эту невыносимую муку, чувствовать себя словно в аду, чувствовать как, может быть, кусок льда чувствует себя, помещенным в жаровню…

Но знай, знай, что я терпела все это с одной только мыслью. Одна только надежда согревала меня все эти мучительные годы жизни с тобой – что тебя, может быть, удастся обратить, удастся повернуть лицом к самому себе, чтобы ты увидел свой портрет и содрогнулся… Но – все!.. Время вышло. Все – нет больше никаких иллюзий. Никаких надежд на чудодейственное обращение. Все – остался враг. Остался только смертельный враг, которого нужно убить, которого нужно повесить, расстрелять, придушить, но которому нужно послать последнее предупреждение на примере Ракитина…»

Иван затрясся от беззвучного смеха на это действительно не совсем логическое заключение Катерины Ивановны.

«Ракитин убит по приговору нашей партии. Он – подлец и шпион, человек с двойным дном и двойными мыслями, беспринципное существо, пытавшийся примазаться к революции, но только маравший ее своими грязными мотивами. Он заслужено покаран. Всех подобных ему шпионов и двоедушных фигляров мы будем уничтожать как тараканов и крыс. И нас не остановят никакие мотивы жалости и сострадания. Хочу сказать на заметку, что недавно мы ликвидировали сына одного священника, точно так же пытавшегося протереться в ряды нашей партии. Когда его ликвидировали – а убивали его прямо в кругу семьи – его мать бросилась на защиту сына, но тоже попала под револьверную пулю. И заслуженную же!.. Заслуженную!.. Ибо сама воспитала такого сына, так что и сама расплатилась за него своею жизнью. Но она хотя бы заслуживает уважения, а отец, этот мерзкий священник, бросился прятаться чуть не под кровать… Как же я их ненавижу – всех этих образин в черном, пугал с крестами на пузах, лицемеров со словами Христа в устах и сердцами сатаны в груди… Которым нет ничего дороже своего сребролюбивого брюха, сделанных по образу и подобию Иуды. Все они таковы!.. Передай это и отцу Паисию. Скажи, что мы не забыли его роли в деле Карташовой, когда он молчал на чудовищное преступление Курсулова, глядя на то, как сходит от горя с ума ее мать и пытается найти последнюю защиту у церковного алтаря. Но всем им когда-нибудь воздастся. Всем этим современным Аннам и Каиафам, разодетых в драгоценные ризы, в то время как души едва прикрыты лохмотьями совести. Они тоже когда-нибудь получат свое за многовековое отупление нашего многострадального народа, за многолетнее пение ему сказок о царстве небесном, в то время как в земном царстве его раздевают, грабят, насилуют и убивают царские сатрапы во главе с самим царем.