Но Чокан снова перехватил вожжи и, хлеща вовсю по конским бокам, правил напрямик с немыслимой скоростью по ухабам. Возок так подпрыгивал, что Чингиз с Драгомировым крепко ухватились друг за друга. Коней попробовал удержать Абы, но это было уже бесполезно.

Едва они успели достичь цели, и Чокан резко осадил коней, как возок странно загрохотал, внезапно накренился и перевернулся. Свалились и жылан-сырты. Но сразу же поднялись, и бог ведает, куда бы они понеслись, если бы не железная рука Абы, предотвратившая несчастье.

Сильно ушиб ногу Чингиз, побаливали бока у Драгомирова, а Чокан, несмотря на кровь, выступившую на лице, несмотря на то, что его дальше всех отбросило в сторону, побежал к щенкам. Жив или нет щенок, побывавший на высоте в когтях стервятника, уже черневшего в небе едва заметным пятнышком?

Чокан подбежал к яме, где белая собака с черным ухом встретила его глухим злобным урчанием. Собака была крупной с набрякшими отвислыми сосками. Беспомощно барахтались упитанные полуслепые щенята. Они силились выбраться из ямы, но у них ничего не получалось. И только один, окровавленный, лежал без движения. Собака его уже не пыталась вылизывать, — он был мертв.

Чокану стало так жаль маленьких собачонок в заброшенной этой яме, на покинутой людьми стоянке. Стервятники еще вернутся сюда, — подумал он с огорчением. Ему захотелось взять щенка и погладить. Но собака не подпускала его, злобная, настороженная. Мяса под рукой не было — задобрить ее.

— Кушим, кушим! — обратился он к ней с лаской, посматривая то на суку, то на щенят. Но урчанье уже перешло в рык. Чокан оглянулся на своих взрослых спутников, — им было не до него. «Волков не боялся, а тут — собака. Не тронет, я ведь не желаю ей зла». И он протянул руку в яму. Собака взлаяла и в то же мгновение он почувствовал острую боль в предплечье и отдернул руку назад. Собака рычала. Мол, попробуй, потянись еще раз к моему щенку.

Мальчик попятился. Отец, до сих пор занятый своей ушибленной ногой, увидел, как собака укусила сына и поспешил к нему на помощь. Он был готов зарубить ее саблей. Но прежде всего решил осмотреть рану сына. Закатал рукав, — укус оказался глубоким.

— Лишь бы здоровая была! — угрюмо процедил подошедший к ним Драгомиров.

— А почему ж ей не быть здоровой? — встревожился Чингиз.

— Как знать, осталась одна в степи, люди ее бросили. Случаи бешенства здесь не так редки…

Чингиз обеспокоился не на шутку. Драгомиров сказал, что надо перевязать немедленно рану. Из медикаментов у него водился только спирт. Он держал его в большом флаконе, почему-то называвшемся французским и, когда оставался в одиночестве, понемногу потягивал его, слегка разбавляя водой. Он теперь извлек из саквояжа заветный флакон, протер спиртом рану Чокану и перевязал. Спирт разжигал боль. Чокан переносил ее терпеливо. Он знал, что такое бешенство. Когда-то у них в ауле взбесилась одна собака, потом другая. Бешенством заразился и покусанный скот. Целое лето аул не знал покоя. К счастью, из людей никто не пострадал. Из Баглана тогда приезжал доктор. Велел солдатам из крепости перестрелять всех собак и скот, оказавшийся на подозрении. Все это происходило на глазах Чокана, и неудивительно, что мальчику стало не по себе от одного слова «бешенство».