Даже по этой, казалось бы, пустяковой, причине у Чингиза росло доверие к сыну. Но когда Чокану вздумалось погулять, он пристально следил за ним из окна.

…Вот он перелез через забор, сделал несколько шагов в сторону леса, но вернулся обратно, спрыгнул снова по двор и вдруг решительно направился к воротам.

Чокан шел на голос Гриши Потанина. Его услыхал и Чингиз. В это мгновение ему захотелось быть поближе к сыну и он поспешил к ним. Его умилила встреча. Мальчики радовались ей, словно не виделись целую вечность. Они обнимались, хлопали друг друга по спине, перешучивались, мешая русские и казахские слова. И снова обнимались.

— Постой, Чокан. Я расскажу тебе, что было вчера. Я, понимаешь, к Старкову прошел, Евгению Ивановичу. Он сибирский казак, как и мой отец. Офицер. Вместе с моим отцом в казачьем войсковом училище учился. Преподает у нас географию и за порядком следит. Он поможет тебе. Честное слово, поможет. Я ему все рассказал. И про твою память, и про то, как русскую азбуку начали учить. Еще я ему сказал, что отец за тебя просит. Он пообещал все устроить. Говорил, правда, что придется тебе в приготовительном классе побыть. Присмотрятся к тебе, определят, как быть дальше. Пусть, предупредил, не обижается, если не будет успевать. Тогда ему уж никто не поможет. И знаешь, Чокан, что я ему ответил? Вы не сомневайтесь: он не только первый приготовительный, но и второй за год окончит.

Чокан еще не знал разницы между первым и вторым приготовительным, но всего приятней и яснее была сама забота о нем нового друга. Так бы, должно быть, поступил и долговязый Жайнак.

Похвалил Гришу и Чингиз.

— Очень хорошо ты сделал, Керей.

Но Чингиз, чтобы не омрачать искренней радости мальчика, промолчал, что главное уже подготовил Драгомиров, что от Старкова зависит не столь уж много. Но и такой разговор, по мнению Чингиза, был далеко не лишним.

— Чокан мой, Канаш! — продолжал с той же напористой быстротой Потанин, выговаривая казахские слова на казачий сибирский лад. — Пойдем наш корпус смотреть. Чудесный дом! В него все кпытаны и кукалы вместятся и еще найдется место для целого аула.

Чокан слушал и с восхищением и настороженно. Он был только на пороге окончательного решения. Его еще смущал город, еще всем своим существом он тянулся в родную степь. Одно дело уговоры взрослых, даже отца: на словах он согласился с ними, а в душе еще копошились сомнения. Надо было их отбросить раз и навсегда или…

— Пойдем, Чокан!

Гриша взял его за руку, и он стригунком на поводу покорно пошел за ним. Пошел в кадетский корпус, здание которого видел лишь во время короткой остановки на пути к Коробейниковой.