— Оозуна май, добрый человек. Да сбудутся твои слова.

— О, рыжеголовый пророк! Там, где остановимся, сделаем ак сарыбашыл[101].

— О наш пророк. Мы должны принести тебе жертву по случаю избавления от несчастья… Как он, солдат, назвал имя человека, который раздает всем народам свободу?

— У него есть даже три имени. Я запомнил только слово Ленин. Остальные два имени запамятовал. Да и кто из нас запомнит такие слова? У нас же у всех память отшибло…

Батийна, возбужденная радостной вестью, рысью погнала коня во главе каравана. Старичок, словно старый ворон сидевший на крупе тщедушной хромой лошади, подал голос:

— Эй, доченька Батийна, не запомнила ли ты имя того светлейшего человека, который дал свободу всем народам?

Батийна, придержав повод коня, звонко ответила:

— Ульянуп Ленин.

— Дай бог тебе счастья, доченька Батийна. Да, да, он так и сказал, что Ленин. Теперь и я, старый, вспомнил.

— А вот мы не спросили, из какого он народа?

— Солдат ведь сказал, он из русских.

— Знаю, что из русских, а из какого он роду? — не унимался старик.

— Неважно это. Важно, что он дал людям свободу. Значит, он настоящий, умный человек. Сам бог его, значит, любит, благословляет, — сказал кто-то.

Люди, ехавшие в страхе от мысли, что их ожидает завтра — то ли избиение, то ли новое бегство, услышав сбивчивый рассказ солдата о новой власти, обрадовались, как радуется усталый, едва волочивший ночью ноги путник, увидевший в минуту отчаяния спасительный огонек человеческого жилья.

На развилке дорог

Весть о том, что велено прийти на собрание всем мужчинам и женщинам старше восемнадцати лет, быстро облетела каждую юрту. Хотя весть и облетела, но многие не смогли прийти: чабаны, что кочевали далеко в горах, и немало женщин, занятых стряпней и другими домашними делами. Женщинам, никогда не сидевшим на сходах рядом с мужчинами, ехать на шумное сборище казалось чем-то несуразным, даже постыдным. «Кобылица бежит, да приза на скачках не получает», — любили повторять баи. Больше того, самим женщинам думалось, что они не вправе присутствовать на сходе. «Разве что какая-нибудь бесстыжая, — рассуждали они, — заявится туда, где аксакалы восседают на кошме». За подобное самовольство даже жену именитого, знатного человека осмеяли бы в аиле, а муж и свекровь ее бы возненавидели. Это было яснее ясного.

Случись, что иной более сознательный муж и скажет жене: «А что, правда, давай сходим на собрание», она непременно возразит: «Нет, иди лучше сам. Разве я ходила когда-нибудь на собрания? Ведь там аксакалы. Каково мне смотреть им в глаза. И твой старший брат там. Что он скажет? Оставь меня…»