Мне все вспоминается отрывок, услышанный давно, давно — в ранней юности: «Догорели огни, облетели цветы, непроглядная ночь, как могила темна». Что это за отрывок, какого поэта слова, может быть, отрывок из песни. Не помню.

Стараюсь представить твою жизнь как можно ближе, ощутимее. Я понимаю и твою тоску об утрате. Но знаешь, Сонюшка, не было ни одной секунды, чтобы у меня была мысль о том, чтобы ты была здесь, а я дома. Это просто чудовищно. А ты неоднократно уже писала об этом. Да, конечно, тебе было бы несравненно тяжелее.

Пишу плохо. Руки замерзают. Вероятно, на днях дадут рукавицы.

23^го/IX. Писем твоих все еще нет. Вчера неожиданно вспомнился мотив «Под крышами Парижа». Я его до сих пор не мог припомнить, и вдруг неожиданно он всплыл в памяти. И вспоминались мне живо наши посещения кино. Помнишь, как я потерял билеты на этот сеанс («Под крышами Парижа»)[702] на Пушкинской площади, которая, увы, тоже фигурирует в моем деле. А контролер поверила мне, что билеты действительно мной куплены. А вернувшись домой, мы их нашли — помнишь? Потом этот мотив часто поздно вечером играли на рояле. И мне вспоминается наша комната. Свет потушен. Неровные пятна светят с улицы, ложатся на пьянино, диван, столы и полки с книгами. Я слышу твое ровное дыхание. За шкафами и ковром спит Сережа. У нас тишина. Это было вчера, а может, это было полвека назад. А сейчас топчаны и нары, свет всю ночь от электрической лампы.

Тех. учётчик подсчитывает выработку за день. Чей-то ропот бессвязный во сне, за окном шипение машин — ночной подвоз. Все чужое, чужое. Жизни мышья беготня[703].

24^го. Хотел дождаться посылки — и отправить в конверте, но нельзя. Вчера опять приехали из Уссури без посылок и почты. Один написавший доверенность 10/X — вот уже ровно 2 недели ждет посылки. То, что писем давно нет, еще хуже.

Я устал от одиночества в людской толчее. Весь день, до позднего часа — она не стихает у нас. Без конца, без конца.

В моей жизни здесь не могу найти никакого смысла. Настроение у людей подавленное и какое-то ко всему равнодушное, кроме своего ежедневного пайка.

Ничего для познания жизни я больше не получаю. То немногое нужное, что мне еще следовало от жизни здесь получить, я уже получил. Сейчас ощущение пустоты. Я здесь ни в чем не могу уловить ритмов, в особенности в быту. И только твои письма поддерживают волю к жизни. Это очень точно. Ну, мой дорогой друг, — до свидания в следующем письме.

Твой Коля.

P. S. Сонюшка, я не ропщу, я хорошо понимаю, что и здесь жизнь. Могло быть для меня много хуже.