Он поступил через неделю после меня.

В общественной жизни он участия не принимал, молчал, вставал только в уборную, ел много что раз в день, и принимал лекарства под надзором медсестры.

Он обосновался на животе и время от времени рыдал, уткнувшись лицом в подушку.

Иногда он садился на краешек койки и, уставившись в одну точку, заученно произносил: «Она меня не простит! Я потерял ее навек! Бедные дети…»

Это был тщедушный, можно сказать, мужчина тридцати двух лет, по виду явный подкаблучник, лишенный права голоса, личной свободы, собственного мнения и самоуважения…

Но! Он был непревзойденным мастером склейки фарфора, работал в Доме быта: отсюда бакшиш, автомобиль «Москвич», модная стенка и в серванте сервиз «Мадонна» производства ГДР.

Жена его, товарищ Парамонова, десять лет проработала в райисполкоме бесплатно (т.е. ее зарплату забирал кто-то из начальства), за квартиру.

Отсюда трехкомнатные палаты недалеко от метро «Каширская» и место в гараже.

Понять: строила жена его в две шеренги потому, что он пил, или он пил, оттого, что она его строила днем и ночью – уже не представлялось возможным.

Словом, родила эта образцовая советская семья двух отпрысков и особенно не тужила, а напротив, умножала благосостояние.

Если папа приползал домой совсем уже никакой, мама привычно полоскала его в ванной и укладывала спать рядом с супружеским ложем на раскладушке.

На Новый год товарищ Парамонову наградили путевкой в Чехословакию.

Дети отправились в зимний лагерь, товарищ Парамонова – в Злату Прагу, а теща, срочно вызванная из города Буй для контроля к выдающемуся склейщику фарфора, слегла в последний момент в жестоком радикулите, и заменить ее было решительно некем.

Построив мужа для острастки в три шеренги и забрав на всякий случай все семейные деньги, товарищ Парамонова устремилась в Европу, а предоставленный впервые за много лет сам себе Сеня Парамонов совершил роковую оплошность.

Дело в том, что по причине своей субтильности, употреблял он только портвейн высших сортов и особенно налегал на «Хирсу», напиток действительно достойный мастера.

Взявши полный портфель (девять бутылок) «Хирсы», он решил, что наконец-то выпьет дома в полной безопасности, под сваренный женой замечательный холодец, который он очень уважал с хренком и солеными огурчиками.

И тут-то и прозвучал первый тревожный звонок: выяснилось, что пить одному совсем не в кайф: после «Хирсы» требовалось поговорить.

И он пошел в гараж и пригласил гостей…