В кухне установилась напряженная тишина. Элен слушала тиканье кухонных часов, более приглушенное, нежели у часов в прихожей. Обычно в кухне бывало шумно, и звук часов тонул среди других звуков. Сегодня же, наоборот, тиканье показалось Элен громким и назойливым вторжением в эту далеко не благостную тишину. В ее голове звучали полуоформленные мысли. Ей хотелось заговорить, найти любую тему для разговора. Однако тишина делалась все глубже, и, невзирая на теплое утро, Элен вздрогнула.

Флоранс вернулась к тесту, испекла первый блин и выложила Джеку на тарелку.

– Лимон и мед… они на столе? Элен?

Вопрос сестры вывел Элен из ступора.

– Прости, не подумала. Сейчас принесу.

Флоранс продолжала печь блинчики, и хотя они были вкусными, Элен сумела съесть всего один, протолкнув его в сжавшийся желудок. У нее болела голова, хотелось вернуться к себе в комнату и закрыть ставни, чтобы отгородиться от всего мира.

– У нас есть огурцы? – спросила она Флоранс.

– На завтрак?

– Нет, для моих глаз. Никак не избавиться от жжения, да и голова болит.

Джек перегнулся через стол и взял ее за руки. Сам этот жест подействовал на нее успокоительно. Элен улыбнулась одними губами.

– Ты продолжаешь думать о Виолетте? – спросил Джек.

– Да, – кивнула Элен. – Но не только о ней.

– О ком же еще?

– Есть тема, которой до сих пор я старалась избегать. – Элен посмотрела на младшую сестру, затем на Джека и снова на Флоранс. – Думаю, настало время поговорить о твоей безопасности, если ты собираешься и дальше здесь жить, – сказала она, мысленно морщась от щекотливой темы.

– Я тоже об этом думала, – ответила Флоранс. – Но что предпринять?

– Надо перебрать разные варианты, – предложила Элен.

– Может, просто помалкивать и жить как жили? Людям не обязательно знать о моем отце.

– Но ты уже рассказала Люсиль.

Флоранс нахмурилась:

– Не думаю, что она будет болтать.