– Он страшно исхудал. И очень бледен.

– Между прочим, я тоже нахожусь здесь, – проговорил он и снова зашелся кашлем.

Эльза не обратила на его слова внимания.

– Это Максин. Ты ее помнишь?

– Конечно, – проворчал он. – Кажется, мозги у меня на месте, и глаза тоже.

– Он стал несколько раздражительным, – вскинув брови и печально улыбнувшись, сказала Эльза.

– Но почему вы здесь… в таких условиях? – спросила Максин, озираясь вокруг.

В углу виднелась облупленная раковина, половицы оставались голые, а на единственном деревянном стуле, стоящем вплотную к стене, лежала небольшая стопка потрепанного постельного белья.

– Не так плохо устроились… зато у нас есть керосиновая лампа.

Она неопределенно махнула рукой в сторону раковины, рядом с которой стояла лампа.

– Дело в том, что про Роберто пронюхали немцы. Нам неизвестно, кто его выдал, но нацисты знают, что он прятал у себя печатный станок. Они ищут его. Через каждые пару дней мы меняем квартиру.

– Как вам удается переезжать с места на место? Я слышала, что повсюду засели снайперы.

– Трудно, конечно. Фашисты, нацисты, партизаны. Мы не знаем, кто из них кто. И постоянные карательные меры немцев за все, что угодно, любой самый маленький проступок. Стреляют, как только тебя увидят.

– Боже мой, надо немедленно отправить вас подальше от Рима. У вас есть фальшивые документы?

– Священник обещал достать. Должны принести сегодня, чуть позже. Но вам нет нужды беспокоиться, с нами все хорошо. Люди нам помогают. А теперь расскажите, пожалуйста, как там София.

Максин опустила голову, потом заговорила:

– Сильно расстроилась, когда узнала, что Лоренцо пропал.

– У нас нет никаких известий о нем, но я опасаюсь худшего.

– Есть причины?

– Особых причин, конечно, нет, – покачала она головой, – но когда человек неожиданно исчезает без следа, мы всегда опасаемся худшего.