– Ушел опять, – отвечает Лотти. Тихо, неуверенно. – Куда, не знаю.
Но Доре все равно, куда он пошел. Главное, его нет дома.
– А вы, я смотрю, тут прибрались.
Перевернутая полка снова стоит на месте, керамические осколки исчезли. Даже пыль вытерта. Лотти пунцовеет от смущения.
– Вы же сами всегда наказывали мне это делать, так?
Дора с изумлением смотрит на Лотти. Та смотрит на Дору. Но если Дора хранит молчание, то Лотти нервно кусает губы.
– Мне так жаль вашу соро…
– Не надо! – прерывает ее Дора. – Не будем об этом говорить. Я не хочу ничего слышать.
А ведь это неправда, признается она себе, поднимаясь по лестнице на чердак. Просто именно сейчас она не может об этом думать. Не надо. Надо собрать свои пожитки и уйти до возвращения Иезекии. Так что теперь не время давать волю чувствам.
И в таком вот настроении Дора собирает свои платья, нижние юбки, сорочки. Маменькин матерчатый саквояж – губы Доры злобно кривятся, когда она видит разорванную ткань – еще достаточно прочен, чтобы из него не вывалилась ее одежда, но она все равно выстилает дно стареньким платьишком, а сверху складывает остальное.
Она облегченно вздыхает, найдя свои очки – к счастью, они целехоньки, – но застывает, увидев на полу мешочек для монет, трутницу и свой дубликат ключа от подвальных дверей. Значит, думает Дора, он все нашел. Потом замирает, до конца осознав произошедшее.
Но что он, скажите на милость, искал?
– Мисси?
Дора оглядывается. В дверях стоит Лотти. Сжимает в руках Дорин альбом для рисования.
– Вы оставили это под прилавком. – Служанка нерешительно входит в комнату. – Надеюсь, вы не против, что я его пролистала. Ваши рисунки… – Лотти собирается с духом. – Они очень хорошие.
– Что вам от меня надо, Лотти? – бросает Дора, теряя терпение. Головная боль, которая всю дорогу от Клевендейла грозила стиснуть в стальных тисках ее череп, наконец гулко запульсировала в висках. – Вы же никогда не были со мной так милы. Что это? Чувство вины?
– Да.
Дора беспомощно моргает. Она не ожидала такого признания. Да и сама Лотти, похоже, тоже, потому как она густо краснеет, неловко протягивает ей альбом, и тот выскальзывает у нее из рук, шлепнувшись на половицы.