Объятая печалью, Дора вслушивается в птичью песнь. Гермес. Многие годы он был ее единственным другом. И Иезекия отнял его у нее. Но почему? Она не может этого понять. Зачем убивать птицу, кроме как назло ей? Дядя никогда не любил Гермеса, вечно насмехался над ее любовью к сороке, самому милому ее сердцу существу. С рыданием Дора зарывается лицом в подушку. Подушка мягкая, гладкая, чистая. Не то что у нее дома.

Дома.

Еще один удар судьбы. От осознания, что «Эмпориум Блейка» – ее единственное прибежище – перестал быть домом и никогда им уже снова не станет, у нее сжимается сердце.

Она не будет сейчас думать о родителях.

Дора неподвижно лежит, уставившись в потолок, больше часа. И только когда где-то в глубине дома часы бьют половину второго, она начинает ворочаться. Откинув покрывало, с удовлетворением отмечает, что на ней вчерашнее платье. Значит, никто не пытался ее раздеть. Уже хорошо. Но, скользнув ногами – на них надеты чулки – в домашние туфельки, она понимает, что придется вернуться домой. Дора оглядывает платье… Все мятое, с засохшими брызгами грязи внизу. Рукав надорван, рано или поздно оторвется.

Она идет к туалетному столику у окна, разглядывает себя в зеркале. Ее обычно оливковая кожа побледнела, под глазами темнеют мешки, похожие на смазанные полумесяцы. Дора пытается вправить выбившуюся прядь под зеленую ленту для волос, но тщетно. Волосы надо бы расчесать, а то они так и останутся всклокоченными. Нет-нет, ей надо возвращаться. И чем скорее, тем лучше. Главное – не попасться на глаза Иезекии.

Прошмыгнуть внутрь, собрать вещи и выскользнуть.

Мистер Эшмол, должно быть, услышал на лестнице ее шаги, потому что он выходит в залу, чтобы ее поприветствовать. Он меня дожидался, догадывается Дора, и, когда хозяин, стоя внизу у лестницы, произносит приветственные слова, она не знает, что сказать. Да и он, похоже, на мгновение теряет дар речи.

– Как вы спали? – наконец выдавливает он.

– Ну, я спала, – отвечает она. – Что само по себе неплохо, я думаю.

Несмотря на смущение, Дора не может скрыть своей неприязни, потому что еще помнит, какую роль мистер Эшмол сыграл в предательстве Эдварда, и хозяину хватает совести покраснеть. Он отводит взгляд и смотрит на каретные часы. Стрелки показывают почти два.

– Крепко же вы спали.

Излишнее замечание. Вроде бы мистер Эшмол и сам это понимает, потому что неловко переминается с ноги на ногу. Это движение Дору тоже раздражает.

– Как вы поступили с Гермесом?

Ее тон слишком резкий, осуждающий. Мистер Эшмол поднимает руки и растопыривает пальцы, словно обороняясь.