Нагме не появлялась, и Асбьёрн встал и пошел за ней.

Он вломился в молодой ельник. Послышался голос девицы. Асбьёрн смеялся. Она закричала, вырвалась из ельника в разорванном своем шелковом наряде. Но убежать ей не дал Асбьёрн, он схватил сзади ее за косы и рванул к себе. Лицо девицы запрокинулось к лесному синему смоленскому небу. Медвежьи лапы варяга охватили ее тонкий стан.

– Хав! – гаркнул Асбьёрн, разрывая наряды девицы и держа ее извивающееся тело в лапах. – Хав!

Хав, сидевший в ладье, поднял распухшую голову, мутно посмотрел и вновь уронил голову на грудь.

Нагме сопротивлялась, в разрывах одежд виднелось ее тело. Асбьёрн повалил ее на осеннюю траву и, удерживая одной рукой, сдернул другой свои порты, а потом и шаровары девицы. Замелькали ее голые ноги, но это уже не могло остановить Асбьёрна с медвежьим загривком и темным удом.

Спиридон, подхватив колодину, кинулся прочь от костра. Но тут же был сбит нагнавшим его Вили.

– Пойке Рунки?!

Спиридон пытался встать, но Вили Вак придавил его коленом и ударил в лицо.

Послышались веселые возгласы варягов. Вили Вак оглянулся на них. Но тут к ним направился Скари. Голос его был повелителен. Вили отрывисто отвечал ему. Скари снова повторял что-то, и Вили встал, оправляя рубаху.

– Пойке Рунки, – молвил Скари. – Траэль не должен лезть в дела свободных. Смирись. Иначе он сотворит тебе худо.

И Спиридон сидел возле колодины, уткнувшись взглядом в землю.

Нагме уже не кричала.

В ладье кудахтали куры.

Отчалили поздно. На высоком берегу среди сосен остался крест, казавшийся в солнечном свете янтарным. Но как будто на этом берегу навсегда оставался кто-то еще. Нагме. Как будто она осталась здесь, принесенная в жертву хёвдингу Сньольву. И янтарный крест мнился Спиридону идолом. Разве эти люди с заросшими лицами не идольцы? Идольцы и есть. Как и Хорт с Мухояром. Как и все, все, все… Хоть и мнихи смядынские, тоже хотевшие содеять волхва жертвой – с серебряным ошейником на костре. И Спиридон не ведал никакой светлой веры в этих лесах, на этих реках, да, видно, и на дальних морях – нигде. Нигде не было светлой силы… Токмо аще там, на верху Днепра, у Серебряного моста… Но как это далёко. И почему же мних Ефрем не умеет спознать о творящемся здесь? Не умеет послать ангелов своих молитв на помощь? Али тот святитель-грек с шапкой, аки навершие желудя, чье имя носит он, отрок из смольнянского града Вержавска?

Жесточью окован тот лес, Оковский и есть. И чья молитва разобьет оковы? Якая то будет речь?

Дюна вела их дальше меж высоких, как крепостные валы и сами стены, берегов в борах и дубравах. Из берегов били родники, одни чистейшие, другие железистого красноватого цвета. В воде все больше плыло палой листвы. Варягам на плечи опускалась осень. А они все высматривали одрины, одрины с мягкой рухлядью. Что еще можно было взять у потаенных жильцов этого леса, этой реки? Еще, конечно, живот. Варяги были обучены этому искусству.