И Спиридон и думал о них как о мастерах навьего дела.

Со второй половины дня за ладьей поползла великая туча, и видно уже было, как из нее свешиваются дождевые космы. Мокнуть никому не хотелось, и все налегали на весла, будто затеяли гоньбу с тучею. Стало теплее. Даже комары появились.

Уходили, уходили от дождя и вроде бы ушли.

Да как раз на новом перекате и налетели на камни, и вода хлынула в ладью, запенилась, крутясь с мусором. Тут и пришлось остановиться. Вблизи был сосновый бор. Слева от него расстилалась большая поляна с огромным замшелым валуном. Спиридон, увидев этот валун, вдруг подобрался… Что-то ему почуялось. Будто надгробье какое али камень сказок, к коему выезжали богатыри да читали дорогу своих судеб.

И точно, в бору была велия деляна брусники вперемежку с оранжевыми ягодами.

Спиридон и нагреб целую кучу этих смешанных ягод.

Аще никто не является ему на помощь, он сам свершит жертву, коли все здесь ее вершат, аки им вздумается. И речью его будет деяние.

Задувал ветер, воздух был влажен, где-то совсем рядом шли дожди, но так и не дотянулись до их берега. Туча отступала. И нежданно выглянуло солнце. Свет его был нежен, окрашивал макушки сосен и дубов, берез. Ветер был теплый.

Варяги заделывали пролом в днище. Вбивали клин. Собирали смолу на соснах, разогревали ее на костре и заливали в щели.

Спиридон варил кур с капустой и крупой да круто солил. Нагме из вежи не показывалась. Варяги похаживали вокруг костра, поглядывая в котел. Рубили лапник, дрова на ночь. Спиридон все пытался отлучиться в ладью, пройти к веже и попытаться объяснить Нагме, что варево нынче пить нельзя. Не леть! Но Вили Вак будто что угадывал, заворачивал его, отсылал к костру, глумливо ухмыляясь.

Как быть?

Спиридон не знал. А ему уже так и виделась эта ладья, полная мертвяков. Он воображал варягов, валяющихся в ладье, скрючившихся на веслах, в блевотине, с выпученными глазами, навидавшимися перед смертью всяческих забобон с волшебными зверями и птицами, лешими и русалками и всеми своими помершими когда-то друзьями, родичами, предками. Видел эту изгаженную кровавым поносом ладью, торжественно плывущую к янтарному брегу далекого моря. Видел лицо Вили с заблеванной бородкой, искаженные лица Скари, Асбьёрна, остальных.

Он и сам чаял то навье вино из брусники и ландыша испить, ежели не удается остеречь девицу с янтарными сосновыми косами и глазами-зимородками.

Наконец куриную похлебку всю пожрали. Отнести плошку в вежу Вили тоже не дал, перенял и сам отнес. И тогда в опроставшийся котел Спиридон налил воды, повесил его на огонь, а в вымытых плошках надавил ягод, и то были ягоды жизни и смерти. Они прекрасно благоухали. Вили, вобрав своим тонким носом аромат из плошек, зачерпнул давленых ягод рукой и съел. Спиридон поглядел и улыбнулся. Егда вода взбурлила, он набросал туда мешанины ягодной. Варяги хотели пить, покрикивали на Спиридона, мол, скоро там питье будет готово?