Женщина показывает на меня. Мамины глаза успокаиваются, когда она понимает, что я цел и невредим. На меня же то, что я увидел ее, оказывает противоположный эффект. Я окончательно теряю самообладание.

– О, солнышко, – говорит она, подходя ко мне.

Мы идем с ней во двор и садимся на скамейку. Стараюсь собрать себя воедино. Мы здесь одни, лишь дворник размещает в урне новый пакет для мусора. Наблюдаю за тем, как он это делает. Потом он закатывает свою громыхающую тележку по бетонным плитам тротуара обратно в больницу.

Мама гладит меня по спине, словно помогает дышать.

Проходят долгие минуты.

– Поговори со мной, – просит она.

Это не приказ. А дверной коврик с надписью «Добро пожаловать». Все, что от меня требуется, так это встать на него.

– Я видела в Интернете записку, – говорит она. – Записку, которую Коннор Мерфи…

Я киваю.

– Она у всех в Фейсбуке. «Дорогой Эван Хансен», цитирует она. – Это… ты написал ее? Записку?

Чувствую стыд, разумеется, но и облегчение. Если бы она сама не поняла этого, мне пришлось бы все рассказать ей.

– Я не знала, – говорит она.

И стыд сражает меня наповал. Мне совсем не хочется, чтобы она винила себя в чем-то. Здесь только один виноватый.

– Никто не знал.

– Нет, солнышко, я имею в виду другое. Я хочу сказать… Я не знала, что ты… Что тебе так больно. Что ты чувствовал себя так… Как я могла не понимать этого?

Наконец я соображаю, о чем она.

– Потому что я тебе ничего не говорил. – Я не мог признаться даже себе самому. И к правде я дошел самым длинным путем.

– Ты был не обязан делать это.

– Я лгал. О стольких вещах. Не только о Конноре. Прошлым летом, когда я…

Начинаю задыхаться.