Герцог Лерма страшился за Испанию, а потому и не мог думать о маврах. Вся Европа знала о намерениях Генриха и все, кроме Испанского короля. Филипп был совершенно занят своей скорбью. Он любил Маргариту, и смерть ее глубоко огорчила его. Потом графиня д’Альтамира, несколько раз имевшая случай говорить с королем, ознакомила его с носившимися по городу слухами, что королева отравлена, но имя виновника она не объявила. Этого было довольно, чтобы более встревожить огорченного. Король по привычке рассказал все своему министру, но Лерма, удивленный этим, успокоил его, доказывая, что это глупая клевета.
По прошествии первой скорби у Филиппа осталась одна цель: снискать любовь Аихи. Все, что только могло отвлечь его от этой мысли, казалось ему ненавистным и нестерпимым.
Но скоро его спокойствие было расстроено запиской следующего содержания:
«Если Вашему Величеству угодно знать подробности отравления королевы и имя виновника опасности, угрожающей вам самим, славе Испании, то храните эту записку втайне от всех и прикажите дежурному камергеру ввести в ваш кабинет человека, который явится с паролем “Филипп и Испания”».
Нельзя описать состояния короля, в какое привело его чтение этой записки. Он не знал, что делать, принять или отказать неизвестному обвинителю, и, несмотря на запрещение, хотел посоветоваться, но с кем и у кого просить совета?
Эта нерешительность терзала его. Он пошел в парк и встретил там Аиху, которая со слезами на глазах бродила по любимым местам Маргариты. Король надеялся на ее дружбу и потому решился просить ее совета. Аиха, прочтя записку, вскрикнула от ужаса и, побледнев, произнесла:
– Принять!.. Разумеется, принять!
И в этот вечер король лично отдал приказ дежурному камергеру ввести незнакомца по паролю «Филипп и Испания».
Дежурным был герцог Уседа.
Ровно в девять часов незнакомец, закутанный в плащ, явился в кабинет. Король выслал Уседу и остался наедине с незнакомцем.
– Говорите! – произнес король.
Незнакомец откинул плащ.