Светлый фон

В телефонном ящичке загнусавил зуммер. Невзоров, опередив Смачкова, схватился за трубку. Рота по-прежнему молчала. Сигнал подал наблюдатель, посланный Беляковым: «Слышен шум моторов. Противника пока не видно».

— Батарея! К бою! — скомандовал комбат, а сам горько подумал: «Два орудия всего-то, а ору — батарея».

Расчеты давно уже были готовы. Снаряды досланы в казенники орудий. Огневики — на местах, но сидели на станинах и курили с притворным безразличием. Ни суеты, ни шума. Невзорову показался необычным этот покойный порядок: будто никто не слышал его команды и не хотел ничего делать. Подошел к крайнему расчету. Солдаты поднялись со станин, пряча в рукава дымящиеся самокрутки. Командир орудия доложил о готовности.

— Уморились, хлопцы? — спросил комбат, глядя на осунувшиеся закопченные лица солдат.

— Не-е... Нет... не... — нескладно загалдел расчет.

— Зачем врете? — прищурился комбат. — Невзорова не проведете.

— Так точно, товарищ капитан! — открыто признался один из огневиков.

— Что «так точно»? — комбат подошел к панораме и приложился к наглазнику.

— Вас не проведешь, товарищ капитан, — осмелел солдат.

Невзоров пошел ко второму орудию, но какой-то обрадованный вскрик телефониста остановил его:

— Пятый, к аппарату!

Комбат побежал к капониру связиста. И чуть было не грохнулся, зацепившись ногой за сошник. Солдаты заметили, что у командира шинель тоже осела мешком на плечах, да и ноги отчего-то не слушались его.

— «Генерал-то» наш, видать, сдавать стал, — кто-то из солдат невесело посмеялся над Невзоровым.

Расчет снова затих, обдавая себя кадильным облачком махорочного дыма. Каждый в свою волю взахлеб глотал едкое тепло цигарок, утешно запасаясь им впрок. Подул сбоку ветер, жидкий, сквозной, нехороший. Занудисто, как вьюга в избяной трубе, он загудел в жерлах орудий.

— Отверните стволы, не тошните душу, — попросили наводчиков. Те покрутили маховички поворотов, и ветер потерял голос. Потянуло степным безмолвием.

— Да пусть бы гудел, — с каким-то тихим желанием высказался один из наводчиков, вспомнив, наверное, родную избу, гудливую трубу над крышей, печку, привернутую лампу под потолком, крадучие бабкины сказки.

 

* * *

* * *