И он подал Мартину руку на прощанье, а на предложение посидеть еще — Валентина, мол, с минуты на минуту вернется, — ответил опять уже своим прежним, «графским», голосом:

— Нет, надо сказать Лизе, чтоб собиралась. Да еще я должен заглянуть в ратушу… Там опять, наверное, суматоха… Ах, какая там, верно, суматоха!

— Что ж, в таком случае беги, успокой их там, кто же, кроме тебя, это и может сделать, — проговорил Мартин, провожая Борна в переднюю. — Уж поди тебя там ждут не дождутся!

Двести гульденов только за то, чтоб на несколько дней избавиться от своей драгоценной Лизаньки! — подумал он, запирая дверь за своим расстроенным зятем. Двести гульденов за то, чтоб она дала ему покой хоть на время! Вот это я называю любовь.

Вернувшись в столовую, Мартин высунулся из окна и стал выглядывать Валентину. Он по ней соскучился.

3

3

Пльзень, богатый, важный город пивоваров, населяли в те времена жители трех народностей: помимо чехов и немцев, тут были еще пльзеньцы, не относившие себя ни к тем, ни к другим, в равнодушном спокойствии ожидавшие, чем кончится национальная распря, а пока интересовавшиеся только умножением своего патрицианского благополучия. Еще в первой половине века освобожденный от своих стен, ворот, валов и рвов, город разросся, широко разойдясь просторными улицами новых кварталов и — вдоль пражского тракта — застроившись зданиями пивоваренных заводов, вокруг которых держался сладковатый запах; в противоположность пивным заводам, железоделательное предприятие графа Вальдштейна, на которое как раз в тот год поступил главным инженером будущий владелец и устроитель его Эмиль Шкода, было в ту пору еще совсем незначительным. Так как в Пльзени четыре раза в год происходили очень шумные и важные, привлекавшие торговых людей со всей Чехии, ярмарки, то город издавна привык давать убежище тысячным толпам иногородних гостей.

Но всему есть границы. Гостиницы, отели и частные квартиры Пльзени энергично заполнялись в дни прусской войны массами беженцев из Праги, без конца вливавшимися в пльзеньские улицы; все новые и новые волны устрашенных людей исчезали в прочных домах Пльзени — по паломничеству этому не видно было конца, пражский тракт по-прежнему чернел от медленно продвигавшихся верениц повозок, и наступил момент, когда переполненный город воскликнул: довольно! — и на дверях домов упали щеколды, повернулись ключи в замках. Тогда река бегущих разлилась по ближним и дальним окрестностям — в Хотешов и Козолупы, в Залужи и Вохов. Многие семьи, пользуясь жаркой летней погодой, расположились прямо под открытым небом, и в парках, окруживших зеленым кольцом старинный центр Пльзени, раскинулся словно огромный табор цыган, — но цыган, непривычно павших духом и беспомощных.