«Как равнодушно он на это смотрит! — подумал Борн. — Как если бы гадал, какая завтра будет погода. И это — человек, несколько лет назад показавший себя героем, патриотом! Но разве не прав он, что не потерял головы, сохранил спокойствие, остался на своем месте и продолжает свое дело — разве это, в конечном счете, не самый настоящий, самый нужный патриотизм?»

— Нет, убивать не будут, — ответил он хмуро, поникнув головой, словно сожалел о том, что пруссаки не будут убивать. — Но несомненно одно: раз пруссаки проникли в Чехию, они отсюда не уйдут, останутся навсегда. Не успели мы вырваться из когтей Вены, как нас схватил прусский хищник. Теперь конец. Теперь мы — между двумя жерновами, и они нас размелют в пыль. И весь мир будет взирать на это хладнокровно, и никто ради нас пальцем не шевельнет.

— Что ж, каждому своя рубаха ближе к телу, — рассудительно молвил Мартин. — Только я не смотрел бы на это так уж мрачно. Мороз крапиву не спалит, чехи уже немало вынесли, вынесут и это. Даже если пруссаки застрянут у нас навечно, мы уж как-нибудь пробьемся, удержимся на поверхности — экспедиторы всегда будут нужны, да и на твои китайские паборы и на эти швейные машинки всегда будет спрос — верно? Будь что будет, а мы с Валентиной из Праги ни за что не двинемся — еще чего не хватало, бросить дело, поставленное вот этими руками! — Мартин, растопырив пальцы, тряхнул над раскрытой записной книжкой своими темными, мозолистыми ладонями. — Разум, господи, разум! Отчего не послушаться разума, когда за это денег не берут? Или пруссаки нас проглотят, как ты говоришь, займут всю Чехию и Моравию, и тогда незачем от них бежать, хоть бы и в Пльзень — Пльзень-то они ведь тоже заберут. Или они поведут себя прилично, подпишут мир с государем императором, да и уйдут, откуда пришли, — а тогда и тем более незачем от них удирать. — Мартин обоими локтями оперся на стол, пристально посмотрел в глаза Борну. — Знаешь, что говорит мой батюшка? Мой батюшка говорит: кто трус, по тому пердуны звонить будут, а засранцы хоронить придут. Я вот не из пугливых, а как забоюсь, сейчас вспомню батюшкино присловье, и страху как не бывало. Так как же нам быть с твоей Лизой? Не может она поехать одна, а ребенка на колени взять? Для одного седока еще как-нибудь выкроили бы какой ящик, чтоб посадить, но откуда взять место для няньки?

— Нет, это совершенно невозможно и немыслимо, — возразил Борн. — Лиза без няньки как без рук, не сумеет даже перепеленать малыша… — Тут Борн запнулся, соображая, поднял бровь. — Или его уже не пеленают? Сам не знаю — но неважно, все равно Мишу надо переодевать, кормить, а Лизе самой этого не суметь, она такая непрактичная!