Мой дневник — самая горестная книга на свете, — думала Лиза. — Когда через сто лет ее будет кто-нибудь читать — не сдержит слез...

Она дошла до самого отдаленного уголка сада; невысокий, но густой орешник, полускрывая, окаймлял продолговатую площадку, вдоль которой тянулись скамейки из березы; там Аннерль вязала чулок и присматривала за Мишей, который, сидя на корточках, играл в песочке. Увидев их, Лиза тотчас же обратилась вспять — в эту минуту ничто ей не было так неприятно, как возня с ребенком и разговоры с нянькой, без сомнения оскорбленной тем, что ее не пригласили к столу. Но Миша успел заметить мать. Голосом, показавшимся ей как никогда противным, он закричал: «Mutti! Mutti!» — и бросился к ней, но шлепнулся и заревел; долго еще преследовал Лизу его отчаянный горький плач.

7

7

Смеркалось, когда Лиза вернулась к себе, чтобы переодеться к ужину. Все ее платья висели уже в шифоньере, прекрасно отглаженные, как новые, и у нее опять поднялось настроение. Она переоделась в очень сложный дорогой туалет, отделанный желтыми розами и черными присобранными воланами, мысленно упрекая себя за беспричинность обиды. Ну да, Дынбир не явился в сад, по разве у нее с ним был такой уговор? К тому же он, быть может, и выходил в сад, ждал ее, а она спала, и он, не дождавшись, ушел разочарованный. Зато она увидит его сейчас за ужином, и если он опять прищурит глаз, то она ответит ему; будь что будет, да, она решится на это, сделает это, хоть бы весь мир от этого рухнул.

Едва она додумала эту мысль до конца, едва примирилась со своим смелым решением, как ее постигло новое разочарование. Кто-то робко постучался, и Лиза, открыв дверь, увидела маленькую девушку, которую здесь еще не встречала, — по-видимому, это была прислуга за все, потому что руки у нее были большие, огрубевшие от работы. Девушка спросила, желает ли пани ужинать одна в столовой или здесь, в своей комнате.

— Почему одна?! — ахнула Лиза; у нее было такое ощущение, будто пол закачался под ногами, а чья-то холодная безжалостная рука ударила по лицу.

Служаночка с удивлением воззрилась на эту роскошную даму, которая скорчила такую гримасу, словно собиралась зареветь — потому только, что ей предстояло поужинать в одиночестве. И она ответила, что хозяева, то есть обе дамы и молодой пан, уехали еще с обеда в город и до сих пор не возвращались, значит, там где-нибудь и поели. А так как лакей поехал с ними кучером, то на нее, служаночку, возложили заботу о милостивой пани. Довольна ли милостивая пани тем, как она выгладила платья, и нет ли у милостивой пани еще каких-нибудь поручений, и нужна ли милостивой пани утром горячая вода для умывания, и в котором часу.