Он запнулся, испугавшись слов, невольно вылившихся у него из сердца. Мария отшатнулась. Однако не гнев, а лишь кроткий, мягкий упрек читался в ее глазах.
– Зачем огорчаете вы меня? – тихонько промолвила она. – Ведь вам известно, что мое сердце принадлежит моему покойному мужу, и здесь, – приложив руку к сердцу, добавила она, – он никогда не умрет!
– Нет, умрет, потому что жизнь не может приковать себя к смерти; она рвется на свободу, и новая весна зарождается там, где под зимними снегами окоченело все живое. Простите меня!.. Ведь я ничего не требую, я даже не осмеливаюсь умолять… Не гневайтесь на бедного мечтателя, у которого нет ничего, кроме его сладостной надежды. Поклянитесь в том, что мне не придется дожить до того дня, когда ваша рука будет отдана кому-нибудь помимо вашего сердца. Тогда я буду счастлив, тогда я буду надеяться и мечтать, тогда вы останетесь моею, где бы вы ни находились и какая бы корона ни угнетала вашего чела!
– Да, она гнетет меня, и я изнемогу под ее бременем. Но я охотно даю вам клятву в том, что этим диким мятежникам никогда не завладеть моим сердцем. После тягости дня, после исполнения моих трудных обязанностей мы станем беседовать по вечерам о нашей прекрасной Франции; Мария Флеминг споет нам что-нибудь, вы сыграете на лютне, а Мария Сейтон нарядит меня, как бывало для пышных празднеств в Версале. Мы перенесемся мечтою обратно, в милое отечество моей души, и позабудем на несколько счастливых часов, что злая судьба удалила нас отсюда.
Слезы заглушили голос красавицы. Боскозель также дрожал от волнения, когда подавал ей руку, чтобы отвести ее в Сен-Жерменское аббатство.
III
На другой день Мария Стюарт покинула Сен-Жермен. Герцог Гиз и много придворных сановников провожали ее до Кале, где отъезжавшую ожидала галера де Мовильона. Однако ей пришлось прождать шесть дней, прежде чем ветер позволил судну выйти из гавани.
День отплытия был пасмурен, как перспектива будущности Марии Стюарт. Королева стояла на палубе позади своих приятельниц, которые разделяли с ней заточение в Инч-Магоме, радовались с нею, когда она после ночной скачки увидала море, а потом сопровождали ее во Францию. Устремив полные слез глаза на исчезающий берег, Мария Стюарт, махая платком, посылала последний прощальный привет родным и знакомым. Она отказалась сойти в каюту и опустилась на ковер, разостланный для нее.
– Прощай, Франция! – твердила юная королева среди рыданий. – Прощай, моя возлюбленная Франция, ты навсегда потеряна для меня!
Наконец корабль вышел в открытое море, и там взоры Марии провожали каждое судно, плывшее во Францию. Одна галера, с которой только что отдали салют высокой путешественнице, наткнулась на подводный риф и пошла ко дну на ее глазах. Напрасно высылали ей спасательный бот.