«Торчин, боярин Святославичей, и Коницар, киянин», — узнал обоих Мономах.

— К тебе едем, княже! — объявил Торчин, смуглолицый, с узкими рысьими глазами. — По велению князей Святополка и Святославичей, Олега и Давида!

— Что ж, рад видеть вас! Трудна была дорога?

— Путь наш обычен. От Смоленска повернули на Валдай, думали отыскать тебя, князь, в Ростове, да не застали.

После недолгого отдыха бояре собрались у Мономаха в веже. Говорил Коницар, пожилой, с глубоким сизым сабельным шрамом через всю правую сторону лица. Один глаз киевского боярина не видел вовсе, выбитый во время несчастной для руссов сечи с половцами у Триполья, и был закрыт повязкой тёмно-синего бархата, другой же, чёрный, как уголёк, зло посверкивал в свете топящейся походной печи.

— Князь Володарь презрел установление снема в Витичеве! Не отдаст сей коромольник Теребовлю! Укрепился, змий! В городках на кон-границе с Киевской землёй ратников оружных держит! — цедил боярин, широкие вислые усы его грозно топорщились, худая, длинная шея с выступающим кадыком недовольно дёргалась. — Князья наши собрались примерно наказать сего подлого пса!

— С половцами погаными дружбу Володаришка водит! — добавил, ещё сильней сузив свои глаза-щёлки, Торчин. — Окреп, супостат, в углу возле Горбов!

— Ещё, бают, с ромеями он сносится! — продолжил Коницар. — У его связи обширные! Такожде в Поморье с дикими пруссами пересылается! И с самим германским крулём, исчадьем ада, дружбу имеет, науськивает его на угров да на ляхов! Круль же Генрих, княже, сестру твою единокровную, Евпраксию[309], опозорил!

— О сестре моей вспоминать здесь вовсе не к месту! — гневно осадил разболтавшегося киевского боярина Мономах. — Сказывайте, с чем прибыли! Новой рати ваши князья хотят на Руси Червонной?! Не навоевались, видать!

— Воистину! — тихо промолвил, сокрушённо покачав головой, бывший тут же Ратибор.

Коницар ожёг его полным немой ярости взглядом единственного своего глаза.

— Князь! — прохрипел он. — Надлежит тебе собрать дружину и помочь нам выбить Ростиславичей из Теребовли!

— Ещё что велели передать мои двухродные братья?! — Мономах недобро усмехнулся. — Не о том шла у нас речь в Витичеве, боярин. Что не хотят Ростиславичи отдавать Теребовлю — это их право! Теребовлю пожаловал им мой покойный отец, князь Всеволод. Следовало бы вам всем о том помнить. Равно как не забывать и установлений Любечского снема. Передайте, бояре, своим князьям, что Владимир Мономах, сын Всеволода, чтит данные на кресте клятвы! Или уже не помнят Святополк и Олег, как клялись в Любече?!