— Ну-ну, — криво ухмыльнулась она. — Интересно, сколько ты продержишься в этом благочестивом припадке.

— Самому интересно, Леночка.

— Принеси мне бутылку минералки, — попросил я, когда она выходила из номера. — И ещё… закрой дверь снаружи.

— А если тебе станет плохо?

— Я позвоню на ресепшен… Иди.

Хлопнула дверь и наступила гнетущая тишина. Даже за стенкой перестали трахаться. Беззвучно работал телевизор. От слабого ветерка шевелилась портьера. На этаже остановился лифт и забрал мою жену, — как мне показалось, забрал навсегда.

Сутки без алкоголя кажутся целой вечностью. Абстиненция — это мучительный переход из одного мира в другой, это как пробуждение после волшебного сна, в котором всё было так красочно, удивительно, неповторимо и в котором ты был просто счастлив, — и вот постепенно ты начинаешь просыпаться: где-то на заднем плане появляется характерное беспокойство, по всему телу пробегает лёгкая дрожь, дёргаются конечности, холодеют кончики пальцев, сотни тоненьких иголок впиваются в твои лодыжки, сон начинает распадаться на фрагменты, и вдруг жестокая реальность вторгается в твой разум, разрушая хрупкую иллюзию вечного блаженства, — рай не может быть вечным, вечным бывает только ад. За каждую секунду блаженства тебе придётся расплачиваться годами страданий и самобичеваний — такова главная концепция христианства, оптимальной религии для рабов, которые были созданы «богами» для непосильного труда на «золотых» рудниках. Неси свой камень безропотно, сын мой, терпи лишения и боль, полюби эту жизнь, несмотря ни на что, или смирись, потому что Господь тоже терпел, а после смерти тебе ещё придётся ответить за грехи, и даже там тебя просто так не оставят в покое. Страшно, когда нет альтернативы. Путь только один, и никуда не свернёшь, как в туннеле: впереди — свет, за спиной — тьма, а на глазах — шоры.

Прекрасный сон всегда заканчивается в «понедельник», и не важно какой день — на календаре… Приходит страшное отчаяние — разум из последних сил пытается сохранить иллюзию комфорта, не желая принимать гадкую реальность, в которой морозные утренние сумерки наполняются озабоченными людьми; они скрепят по снегу валенками и суконными ботами, и белый пар поднимается над их взмыленными спинами, и тяжкий путь их озаряет бледный рассвет, и этих людей миллионами глотают тёмные распахнутые пасти и с хрустом перемалывают турникеты, — никогда не иссякнет этот молчаливый, безропотный, бесконечный поток рабов, вынужденных ради куска хлеба всю свою жизнь гнуть спину на хозяев, обеспечивая их потребности и прихоти. Мне тошно становится, когда я открываю утром глаза, ошарашенный по голове будильником, и понимаю, что обречён, так же как и все, на это вечное рабство. Пробуждение всегда ужасно, но когда наступает ночь, а в доме нет ни грамма алкоголя, даже пустырника, вот тогда ты рискуешь пройти все круги ада.