— Сегодня ночью меня посетила смерть, — сказал я с такой интонацией, словно речь шла о гулящей девке, — но… без летального исхода. Всё обошлось — мотор опять завёлся, вернулась привычная картинка… Но ты знаешь, Юра… Пока я там прибывал, в этой чёртовой преисподней, я очень многое понял… — Выражение лица его изменилось и улыбка осыпалась, как штукатурка с кирпичной кладки, и лицо его действительно стало, как кирпич, плоским, вытянутым и багровым в лучах заката.

— Ты тоже там был? — тихо спросил он.

— И ты?

Он кивнул головой.

— Я думал, что после смерти ничего не будет. Я так на это надеялся, но сегодня ночью меня убедили в обратном. Юра, это же пиздец! За всё придётся отвечать. За всё!

— А кто тебя там встретил? — спросил он, слегка заикаясь.

— Какие-то жуткие гоблины.

— А вот меня… — Он запнулся, а потом продолжил с натянутой улыбкой: — … там встретили девушки удивительной красоты в белых полупрозрачных хитонах. До самого горизонта простиралась море цветов, и я почувствовал такой удивительный аромат… Ты знаешь, Эдуард, я хочу туда вернуться. Я устал тянуть эту бессмысленную лямку. Наша жизнь — это сон, а смерть — пробуждение. Только у каждого оно будет своё.

— Почему — сон?

— Потому что только сон может быть настолько абсурдным.

Он закурил и погрузился в себя. Последние лучики солнца уходили, как ниточки в игольное ушко. Угасали горящие окна и рыжие пятна на траве. Потемнела вода у наших ног и небо стало беспощадно синим. Дунул прохладный ветерок, подхватил ракитную шелуху вперемежку с листьями магнолий и потащил их по асфальту с заунывным осенним шорохом. Словно на полароидной фотографии, проявлялись звёзды и бледная, призрачная луна. Подошла официантка и спросила, что мы будем пить.

— Два армянских… грамм по сто, — ответил Юра и тут же обратился ко мне: — Может, ты предпочитаешь водку? — Я сделал равнодушное выражение лица, что означало: мне всё равно.

А потом я долго грел коньяк в ладони, и режиссёр с любопытством наблюдал за этой борьбой, едва заметно улыбаясь и прикуривая сигарету. Я даже губами не мог прикоснуться к этой терпкой, обволакивающей жидкости: передо мной опять появился седовласый старик в потёртом подряснике, с растрёпанной бородой и сдвинутыми на переносице бровями; у него были страшные глаза и растрескавшееся каменное лицо… Я вздрогнул, словно очнувшись от наваждения.

— Хочешь сняться в моём фильме? — вдруг спросил Юра, слегка прищурившись.

— Можно… в принципе, — ответил я нерешительно. — Надеюсь, это будет не через постель?

Он посмотрел на меня многозначительным взглядом, затушил сигарету и бодро воскликнул: