— А мою жену?

— Нет, — ответил он категорически. — Ты уж сам её трахай. Она, в принципе, милая девочка, но совершенно несексуальная.

— А кого бы ты хотел из женщин? — не унимался я.

Коля задумался.

— Эту… — Он щёлкнул пальцами. — Стриптизёршу из клуба… С чёрными дредами… В ней есть какой-то надлом, и тело у неё не совсем женское… Перекаченное.

— Тебе нравятся андрогины?

— Вот! Прямо в десятку! — Лицо его раскрылось в блаженной улыбке. — Моё сексуальное прозрение началось с Таиланда. Совершенно случайно. Друзья купили мне проститутку на день рождения и закинули в номер. Безумно красивая, смуглая бестия, которая оказалась «шмелём». Помню первую реакцию моего либидо. Это было гадкое отвращение, и оно мгновенно переросло в тошнотворное возбуждение, когда этот тайский «перчик» оказался у меня во рту. Это, знаешь, когда тебя выворачивает наизнанку от наслаждения… Когда рвёт от первой дозы героина. Каждый раз, когда происходит нечто из ряда вон выходящее, организм сопротивляется, ограждая тебя от новой экспансии. После этой сучки я проплатил ещё троих, и понеслось… Никто не знает себя до конца.

— А ты хочешь себя узнать? — спросил он низким бархатным голосом и сделал небольшой шажок навстречу; его пресс и грудные мышцы напряглись.

— Д-а-а, хочу, — ответил я томно, — но не с тобой…

Он ещё приблизился ко мне, и губы его слегка приоткрылись в предвкушении поцелуя.

— Оставайся на месте, — прошептал я, — если не хочешь собирать свои фарфоровые бивни среди камней.

— Фу! Как грубо! — фыркнул он и зловеще осклабился.

В это мгновение мне было очень страшно, и если бы он прикоснулся ко мне, то я не смог бы его ударить, а закричал бы от ужаса и пустил бы тёпленькую по ноге.

Он поднял руки в знак полной капитуляции, как это делали гитлеровские захватчики в мае сорок пятого, и жалобно промямлил:

— Ну ладно, не бери в голову…

— Я никогда не беру в голову…

Он рассмеялся, хрюкая, как морская свинка.

— Ну, хорошо-хорошо, не обижайся. Просто так получилось.

— Рубаха в жопу засучилась! — крикнул я.

Он попятился от меня и подвернул ногу — лицо его скривилось от боли, и что-то беззащитное появилось в нём: он уже не был похож на воинствующего пидораса.