— Я тебя понял, Николай. Отвечу. Ты знаешь, мне бы не хотелось подвергать своих друзей подобным испытаниям. Я вообще не хочу, чтобы они ради меня чем-то жертвовали. — Я опустил глаза в толу. — Я вообще — человек очень скромный.

— Да ладно! Скромный! — он махнул рукой. — Что ты овечкой прикидываешься?!

Он был прав: я не был овечкой. Я был таким же циником и ни во что не верил. По всей видимости, я был ещё хуже и страшнее этого изнеженного московского фавна, отклонения которого лишь выражались в сексуальном экстремизме, — в отличие от него я много раз переходил черту, за которой простирался настоящий ад, — но, извините, так откровенно декларировать свои порочные убеждения и гордиться своей ущербностью являлось в моём понимании совершенным инфантилизмом.

— В чём тогда смысл твоей жизни? — спросил я.

Он недовольно поморщился, но все-таки ответил на вопрос:

— Смысл вижу только в сексе. Я разуверился во всём: в людях, в творчестве, в боге… Но секс меня по-прежнему радует. Это единственное, что меня заводит, и мне плевать с кем трахаться. Гетеросексуальны мы лишь по определению, а по сути мы дуальны.

— Я это про тебя уже понял, — усмехнулся я. — А-а-а… Разум тебе зачем?

— В каком смысле? — удивился Коля.

— На этой земле совокупляются все, даже насекомые. Ничего мудрёного в этом нет, поскольку это всего лишь половой рефлекс. Тебе дали разум — зачем он тебе?

Он лукаво улыбнулся.

— А чтобы сделать секс более изощрённым, — ответил он.

— Хочешь меня? — спросил я с такой интонацией, словно предложил ему сигарету.

Он сделал театральную паузу и решительно ответил:

— Да.

— А Сашу Валуева хочешь?

— Ни в коем случае, — ответил он, хотя и удивился моему неожиданному вопросу.

— Почему?

— Обыкновенный мужик. Лапотный. В нём нет изюминки. Ты меня, наверно, не понял: я же не извращенец, я — коллекционер, я собираю прекрасных бабочек… В моей постели бывают лишь уникальные существа, с сексуальной точки зрения.

— А Ларису хочешь?

— Неа… Обыкновенная тётка. Стареющая красавица. Я не сплю с женщинами старше тридцати лет.