— Ты смотри, наша стрекоза везде поспевает, — прошептал я себе под нос и двинулся дальше.

Когда до нашего балкона оставался только один пролёт, я услышал голоса из номера 236. Балконная дверь была открыта, но зашторена плотной занавеской. В соседнем номере никого не было, и я, перемахнув через перила, спрыгнул на их балкон. Прислушался. Выглянул из-за перегородки. Ничего не было видно. Сквозь кремовую ткань портьеры пробивался тусклый свет.

— Я звонил целый вечер. У них была снята трубка… А потом Марго мне перезвонила, уже в девять…

Это был голос Калугина, и я сразу же его узнал.

— И что ты хочешь этим сказать? — спросила Мансурова.

— А ты сама как думаешь, на что это похоже? — ответил вопросом на вопрос Андрей Григорьевич, и в его голосе прозвучали весёлые нотки, переходящие в задорный смех.

После этой фразы повисло долгое молчание. Я даже представил, как моя жена задумчиво смотрит куда-то вдаль, закручивает пальцем платиновую прядь волос, а Андрюша выжидающе молчит, ловит каждое её движение взглядом.

«А если они сейчас в постели?» — подумал я, и тошнотворная ревность окутала моё сердце; я представил себе его довольную рожу, за голову закинутую руку, небритую подмышку, смятые простыни, нахлобученное одеяло, и только свою жену я не смог представить в этой ситуации (она как-то не вырисовывалась).

Этот мир наполняла многослойная какофония звуков: от шума прибоя до трансляции футбольного матча по телевизору, — но молчание в номере 236 наливалось инфразвуком, который постепенно становился невыносимым и выдавливал мои барабанные перепонки наружу. Это молчание разрушило последнюю надежду остаться с ней.

«Не могут чужие люди так долго молчать. Они даже больше, чем любовники… Они самые настоящие соучастники», — подумал я с ненавистью к этой сладкой парочке.

«Вот видишь, к чему приводят неожиданные визиты к жёнам. — Я даже тихонько захихикал. — Самовлюблённый павлин. Дятел. Олень. Фуфломёт. Герой-любовник, блядь. Лазишь тут по балконам».

Ситуация перестала меня напрягать, а напротив — появилось какое-то бесшабашное веселье, приятная самоирония и ощущение свободы, когда можно лететь во все стороны мира, ничем не дорожа и ни за что не цепляясь.

В какой-то момент я услышал монотонный скрип матрасных пружин: хрум, хрум, хрум… «Ну вот началось», — подумал я и мне стало ещё веселей; я буквально давился от смеха. Мне даже захотелось увидеть лицо своей жены в момент оргазма, да как гаркнуть: «Что, сука, балдеешь без меня!» — вот бы они перепугались.

Я не выдержал и начал перелазить через перегородку, — и уже закинул ногу на наш балкон, как вдруг Мансурова спросила Калугина: