Когда я отрывал от спинки полиэтиленовый пакет с деньгами, Леночка заметила:

— Смотри-ка, а мне втирает уже две недели, что сидит без копейки.

— Человек… особо не обременённый совестью, — с некоторой горчинкой заметил Калугин.

— Знаешь, Андрюша, — сказал я, — тебе совесть тоже спать не мешает. Так что не лепи горбатого.

— Я по сравнению с тобой ангел.

— Ангел? — прищурившись, спросил я. — А сколько ты людей убил в своей жизни? Ангел!

— Ни одного, — решительно ответил Калугин и тут же добавил вполголоса: — А вот нелюдей…

— Кстати! — радостно воскликнул я. — Мне тут нужно грохнуть двух нелюдей… Поможешь? Если у тебя действительно есть совесть и гражданская ответственность… А то гуляют по земле два шатуна и творят всё, что им приходит в голову.

— Это они тебе штанишки порвали? — спросила Лена и пригубила красного вина из бокала, а Калугин посмотрел на неё многозначительно и натянуто улыбнулся: ты видишь, Леночка, что с ним происходит, это же натуральный маньяк.

— А можно обойтись без иронии! Эти твари пытались убить меня на трассе между Небугом и «Югрой», и я тебе так скажу: удовольствие ниже среднего. Если бы не моя природная изворотливость, лежал бы я сейчас где-нибудь под камнем.

— Это точно, — подтвердила жена, — ты всегда был изворотливым. — А Калугин смотрел куда-то в стенку с нескрываемым сожалением, как мне показалось.

— Андрей Григорич, — обратился я к нему, и он ответил мне совершенно измождённым взглядом.

— Да, слушаю вас, Эдуард Юрьевич, — прошелестел он.

— Я думаю, нам нужно поговорить.

— О чём? — с невинным видом спросил Калугин, но было понятно, что он сдался: его непоколебимая уверенность в себе была опровергнута мной, и со всех сторон вылазили его неприглядные поступки, совершенно не соответствующие тому образу, который он создавал.

— О многом, — сухо ответил я.

— Ладно, — спокойно молвил он.

— Ну и славненько. Пойдём тогда в баре посидим. Пивка выпьем.

Я устремился на выход, а Калугин поплёлся за мной, как будто на заклание.

— А ты что, даже штаны не поменяешь? — спросила жена.