— Я не хочу его убивать, — ответил я, сползая на краешек кровати и усаживаясь рядом с ней. — Я хочу с ним просто поговорить. Я хочу понять его. Может, он был в чём-то и прав.

— Ладно. Это ваши дела, и меня они не касаются, — молвила она и поднялась с постели, щёлкнув коленными суставами.

— Запарь мне чайку на дорожку, — попросил я.

— Хорошо, — сказала она, подумала секундочку и спросила:

— А может… ты никуда не пойдешь?

Я ничего не ответил.

27.

Выйдя из подъезда, я остановился под козырьком и с тоской посмотрел вдаль. Между домами колыхалось тёмное зыбкое пространство. Косые линии дождя рассекали его по диагонали, а в утробе свинцовых облаков, нависающих над морем, вспыхивали бледно-голубые зарницы.

Я протянул руку и подставил ладонь под струи, свисающие с козырька. Они были ещё по-летнему тёплые, но вокруг уже царило осеннее ненастье. Волнами набегала тревога и разбивалась об моё твердокаменное упрямство. Скажу честно, я боялся идти туда, чувствуя всеми фибрами, что всё будет не так, как я задумал, — словно не я был палачом, а казнь уготовили мне. Казалось, что этот мерзавец Сашка Бурега был всего лишь приманкой в моём долгом противостоянии с судьбой. В тот момент я совершенно потерял уверенность, и в голове пульсировала только одна мысль: «Меня подставляют».

Подо мной уже не было коня, и колчан был пуст, и меч обломан, а на гранитном камне высечен краткий указатель того распутья, на котором я оказался: налево пойдешь… направо пойдешь… прямо пойдешь… и куда бы ты не пошёл, потеряешь последнее, что у тебя осталось. В тот момент я серьёзно задумался над предложением Марго «никуда не ходить». Так будет уютно с ней под плюшевым одеялом — б-р-р-р-р! Её горячее лоно согреет меня, её большие коричневые сосцы накормят меня топлёным молоком, и я усну в её объятиях как младенец, посасывая её великолепную грудь. Ну что ещё человеку нужно для счастья?

Мне очень хотелось вернуться назад, и даже хотелось вернуться в тот вечер, когда я безрассудно перемахнул через балконные перила, спрыгнул в высокую траву и устремился навстречу приключениям, не взирая на все увещевания Марго. «Она была права в тот раз, и теперь она абсолютно права, — уговаривал я себя. — Не нужно никуда идти, потому что эта история уже закончилась: все разошлись краями и никто не пострадал. Ну не гневи ты Бога, Эдуард! Остановись!» Голос разума подавлял все остальные голоса, но внутри притаилась гадина и ждала своего часа.

А ещё я хотел вернуться в далекое прошлое, в тот злополучный день августа 1985 года, такой же беспросветный и слякотный, когда я в первый раз убил человека. Мне было тогда семнадцать лет. Я был совсем ещё ребёнком — чистым, добрым, наивным. Но уже тогда я не умел уступать своей гордыне.