18

Было что-то смешное, оскорбительное и безнадежное в том, что вот обитает он в тесном, пыльном и сумрачном номере, ходит на работу в редакцию, где все бедно — и комнаты, и мебель, — и живет в бедном провинциальном городе, который однажды познал участь Вавилона, но судорожно восстал из пепла, отстроился, населился людьми, а теперь казалось, медленно и уныло умирает, иногда лишь выкрикивая проклятия неизвестно кому.

При воспоминании о Вавилоне отлетала куда-то нынешность, сиюминутность, и восхитительно, и страшно чувствовалась вся безбрежность, нескончаемость жития. И странным казалось, что людей могут увлекать сиюминутные утехи.

Вот цирк Никитина приехал в Казань. А до этого целых три недели афиши на заборах и десятки газет возвещали о чудесах, которые вытворяет сильнейший из борцов — благочестивый Карахмет. Завсегдатаи Сенного базара ждали богатыря, как ждут мессию. В первую минуту, встретившись с ним в коридоре гостиницы, Габдулла глянул на силача с любопытством и испугом, как если бы тот был Ассурбанипал, счастливый разрушитель и победоносный злодей. В широкой блузе, в штанах с широченной мотней, в феске с красной кисточкой, тугощекий и грудастый, он шел вперевалку и шумно выдувал из себя воздух, так что отскакивал в сторону любой встречный и приотворенные двери закрывались силой его дыхания.

Запершись у себя в номере, Габдулла тотчас же забыл про силача, лег вздремнуть, чтобы ночью, в тишине, сесть за работу. Но, проснувшись в сумерках, опять представил громадную фигуру и услышал как будто гул битвы. Засмеявшись, он сильно потряс головой, вскочил и подбежал к окну. Отшатнулся, изумленный, слегка даже напуганный: вся площадь перед гостиницей шевелилась головами людей, чей боготворящий экстаз уже переходил в тихое сумасшествие. Утром проснулся — тот же гул и размеренно-унылое колыхание тел, но теперь можно было рассмотреть отдельные лица, изжелта-бледные, исхудавшие, с нечеловеческим блеском глаз. А со стороны Сенного базара тянулись новые толпы, присоединялись к стоявшим и вместе выговаривали с упоительной страстью:

— Наш Гали-батыр! О бог наш всемогущий, ты воскресил его на страх кафирам!..

И так день за днем, день за днем. Служащие гостиницы забыли о своих обязанностях, невозможно было дозваться ни горничной, ни коридорного, все они вечерами ходили на представления, ночи простаивали под окнами силача, а днем бродили как сонные мухи и бормотали: «Наш всеблагий господь послал нам счастье…»

В четвертом часу пополудни выспавшийся Карахмет шел в ресторан, обедал до семи, а там увозили его в цирк. У подъезда ждали его самые почетные граждане Сенного базара. В их окружении Карахмет следовал к трамваю, который нравился ему за грохот и коричневый цвет. Садился. Через два перегона у трамвая кончались силы, трамвай останавливался. И даже сто граждан Сенного базара не могли сдвинуть его с места. Однажды решили взять коней у миллионера Сайдашева. О, это были могучие, статные кони! Сам миллионер подсаживал в седло знаменитого силача. На втором квартале конь изнемог и, жалобно заржав, пал на передние ноги. Седоку в ту же минуту подвели другого коня. И так четырежды четыре раза меняли коней, пока наконец Карахмет благополучно добрался до цирка. Ликующая толпа на руках пронесла его в манеж. В тот вечер Карахмет положил на лопатки трехсот борцов одного за другим.