Ковров, оставшись в тупике, где происходило совещание, скатал свою шинель и, отдыхая на соломе, обдумывал предстоящую вылазку. Сжевав горсть прелой пшеницы, он с каменорезом ушел туда, где был назначен сбор отрядов.

Партизаны собрались в широком и длинном туннеле, освещенном большим количеством коптилок, прикрепленных к стенам. Бойцы возбужденно разговаривали, перекликались, и все кругом нетерпеливо гудело каким-то особым волнением. В мутноватом свете колыхались стволы винтовок, поблескивали штыки, на спинах вздувались сумки, шинели, овчинные полушубки, мешки, и всюду блестели пулеметные ленты. В самом центре над фуражками, папахами, шапками алело боевое знамя отряда.

Глаза Коврова скользнули по бойцам, выстраивающимся вдоль стены. Люди были оборваны. Почти у каждого бойца виднелись голые колени или светились локти, на некоторых какое-то тряпье едва прикрывало тело. Обувь была порвана, у многих ноги обмотаны тряпками, некоторые были совсем босые.

И, несмотря на это, люди были собраны по-военному, в каждом чувствовалась боевая готовность.

«Вот они какие, дорогие мои воины! — думал Ковров. — Они теперь не станут ни перед кем на колени, они умрут, но не будут больше рабами… Они будут свободными».

Теперь Коврова еще больше мучила дума: как спасти, как увести всех этих полузамученных, но крепких духом людей? Ведь путь длинный и невероятно опасный; нужен прорыв сильного вражеского кольца, неминуемы стычки в пути. Возможно и окружение…

Ну, что ж, Сергей, у меня все готово, — сказал Дидов, беря Коврова за локоть. — Давайте похороним товарищей — и в путь.

— Действуй.

Дидов подал команду вести отряд к убитым товарищам, и все с шумом двинулись вниз по галерее.

Два каменореза осветили факелами глухой тупик. Убитые бойцы были сложены рядами, плечом к плечу, и все они казались огромными. По всему первому ряду убитых было разостлано красное полотно с надписью: «Вечная память борцам за свободу! Прощайте, дорогие братья! Прощайте, товарищи!»

— Этот только вчера со мной шутил, — кивком головы показывал факельщик на убитого партизана с высоким, желтым, с большими залысинами лбом. — Рабочий с завода… Такого душевного человека я еще не знал. Четверо детишек осталось… — Факельщик умолк, смахивая рукой слезу с лохматых усов.

С другой стороны группа партизан разглядывала убитого молодого партизана с обнаженной светловолосой головой. Лицо его выражало спокойствие, — казалось, он спал.

— Милый братишка, — произнес партизан, опускаясь перед ним на колени. И, целуя его в лоб, говорил: — Прощай, Вася, прощай, дорогой друг, отомщу за тебя, буду мстить до конца моей жизни… Прощай, Вася!..