Внизу, вокруг этой горы, омертвело лежал город. Белые офицеры и солдаты, вооруженные до зубов, ночью и днем шастали по дворам, врывались в квартиры, с остервенением разбивали сундуки, грабили, обыскивали, гнали избитых людей в контрразведку, в тюрьму, в штаб карательной экспедиции Мултыха…

Возле собора показалась большая толпа. Ее окружало кольцо белых солдат. Спереди и сзади ехали, покачиваясь в седлах, казаки. Толпа двигалась по прямой асфальтовой улице к штабу гарнизона и контрразведки. Угрюмые, оборванные люди обходили и перепрыгивали через трупы. Солдаты подталкивали их штыками:

— А ну, не отставай!

Бледнолицая женщина, с черными волосами, заплетенными в две длинные косы, шла посредине толпы, плакала и говорила:

— Боже мой… за что? Я — иностранно-подданная, гречанка…

— Иди, иди! Все равно стерва!

Навстречу толпе полным карьером вылетел ротмистр Мултых в сопровождении английских офицеров, молодцевато высившихся на кровных белых лошадях. Мултых осадил коня и отрывисто спросил:

— Куда ведете?

— К нам на разбор. Немного осталось, господин ротмистр, — ответил Сологуб.

— Повесить — и все!

— Там уже полно и без этих.

— Должны знать, куда устроить.

— Где прикажете разделаться? — лихо спросил Сологуб.

— А что, здесь мало деревьев? Развесить на них… Чтоб всем видно было, — приказал Мултых. — Чтоб не было пустого дерева на этой улице! Слышишь?

— Так точно, господин ротмистр.

Раздался отчаянный женский крик:

— Ай-яй!.. Христофор, мой Христо… братик… родной…

Гречанка рванулась из толпы арестованных, но повисла в цепких руках солдат. Она узнала родного брата, моряка, висевшего на дереве с вырезанной звездой на татуированной груди.

Юнкер ударил ее сапогом.