Настроение было препротивное, садиться за работу не хотелось. Вспомнив, что ему надо побывать на Риджентс‑сквер, 45, где ему посоветовали снять квартиру, Кравчинский взял извозчика и покатил туда.

Германия подписала с Россией соглашение о выдаче политэмигрантов. То, что до сих пор происходило негласно, обрело право законности: Бисмарк и Александр III протянули друг другу руки. Отныне стоило русскому самодержцу предъявить кому-либо из эмигрантов обвинение, как немецкий канцлер должен был заковать его в кандалы и отдать на расправу. Теперь дело у тиранов пойдет проще...

Напуганная взрывами, вслед за Россией требует от Северо-Американских Соединенных Штатов выдачи ирландских эмигрантов Англия...

Кольцо смыкается, петля затягивается все туже и туже. Если Лондон, Петербург и Париж договорятся, тогда европейский плацдарм падет. Придется бежать за океан, в Японию, на Полинезию... А оттуда как ни кричи — не докричишься, голос твой потонет в реве океанских валов.

Надо наступать, защищаться.

У Степняка, у других эмигрантов уже есть много друзей, приверженцев среди англичан, особенно в Лондоне. Необходимо использовать эту дружбу, заострить их внимание, бдительность, не допустить, чтобы оговоры взяли верх над справедливостью.

А события следуют одно за другим. В конце января газеты напечатали тексты германо-русского соглашения, и в тот же день Лондон потрясли несколько мощных взрывов. В ответ на соглашение? Провокационно?.. Кто знает. Только на этот раз динамитчики не ограничились улицами и мостами — пробрались в самое сердце столицы, в парламент. Пострадала палата общин. Выбиты окна, двери, сильно поврежден потолок... И конечно же пострадала дорогостоящая мебель, украшения.

Кто это сделал? Ирландцы? Царская агентура?..

Английское правительство давит на Северо-Американские Соединенные Штаты...

Россия убеждает Париж и Лондон...

«Пэл-Мэл газетт» печатает статью Степняка, но с примечанием, сводящим ее значение к нулю. — «Это заявление прямо-таки неправдоподобно, — резюмирует Стэд. — Русские эмигранты отличаются от всех других эмигрантов, которых когда-либо видел мир...»

— Нам остается только одно, — говорил Энгельс, — защищаться. Защищаться активно, наступательно. Доказывать неосновательность обвинений мадам Новиковой, этого рупора российского абсолютизма.

Фридрих Карлович чувствовал себя худо — зимний Лондон с его постоянной моросью, пронизывающей до костей, вообще был ему противопоказан. Сидя дома, укутанный заботливой рукой Ленхен, он почти никуда не выходил, разбирал — страница за страницей — хаотично сложенные рукописи Маркса. Теперь реже устраивались воскресные «приемы», навещали только самые близкие друзья.