Это будет история, трагическая история молодого украинского парня Павла Руденко, вовлеченного в секту, фанатично преданного ей.

Роман, по сути, уже готов, пишется по ночам. Ночами сюда, на окраину далекого Лондона, прилетают полынные ветры с Украины, приносят с собою запахи земли, тихий говор людей, поскрипывания крестьянских возов, журавлей над колодцами. В эти часы Сергею слышатся шум толпы, жандармская ругань, свист плетей и звон кандалов...

Он напишет эту книгу. Будут ли два автора или один — какое это имеет значение?

Главное — раскрыть еще одну страницу зловещей истории царизма... Итак — прочь усталость! Прочь сантименты! Работа, работа, работа...

Приехал Короленко. Сколько до сих пор было о нем разговоров, сколько они потрудились над переводами его произведении — и вот... Без предупреждения — тихо, спокойно, словно он давно знает этих людей, этот дом...

По случаю приезда гостя пришли Эвелинг, Кропоткин, Бернс, Чайковский, Пиз, Шоу, Волховский, Моррис, Безант и еще и еще — давно не собиралось такое общество.

Из новых знакомых — в последнее время число их возросло — пришел Максим Ковалевский. Могучий, с крупными чертами лица, он напоминал Степняку Бакунина. Уволенный несколько лет назад из Московского университета за прогрессивные взгляды, Максим Максимович читал историю в ряде учебных заведений Европы и Америки. Был знаком с Марксом, который ценил его труды, дружил с Энгельсом.

— Не беспокойтесь, мистер Степняк, — послышался голос Бернарда Шоу, — гости народ находчивый, они себе место обеспечат. — Эти слова он произнес, сидя на подоконнике, закрыв собою весь просвет окна и окидывая лукавым взглядом комнату.

— Вы, мистер Шоу, — таким же невозмутимо шутливым тоном отвечала ему Анни Безант, — половину своего роста могли бы оставить и во дворе.

— Какую именно — вот в чем проблема, — не унимался Шоу. — Между прочим, миссис Безант, чтобы выступать перед аудиторией, не обязательно находиться в аудитории — у вас прекрасный голос.

Шутки, смех, веселье.

Короленко рассказывал многим хорошо знакомую, впечатляющую историю своей жизни. Учеба, увлечение народничеством, арест и ссылка, тайный надзор...

Сергей Михайлович смотрел на крепкую фигуру гостя, любовался мужественным его обликом, пытливым и будто немного удивленным взглядом и чувствовал, как в сердце вселяется гордость, как наполняется оно трепетным желанием низко поклониться ему в знак благодарности за поддержку, единомыслие, за все сделанное им во имя людей.

Владимир Галактионович говорит кратко, немногословно, что вызвало замечание Эвелинга.