Из какого-то дома доносилось пение; голос, податливый и гибкий, поднимался в ночи под аккомпанемент водяной арфы подобно дымку фимиама.

Аврам рассказал мне о своей супруге Саре, по которой томился. Уж не ощутил ли он витающий во тьме аромат чувственности? Подозревал ли, что неподалеку от нас, во дворце, Нибаба отдается Нимроду? Я рассказал ему о своем официальном вмешательстве в разрешение трудностей на стройке, но сообщить о том, что выбрал наложницу для царя, не осмелился. Аврам решительно не одобрял разнузданные нравы горожан, их страстную жажду удовольствий и неумолимую тягу к пьянству и сексу. Жители Бавеля хотели наслаждаться, ибо жизнь была коротка; а вот по мнению Аврама, мы живем не для того, чтобы ликовать, а для того, чтобы самосовершенствоваться.

И все же в ту ночь Аврам вздыхал. Он тосковал, он надеялся вскоре воссоединиться со своей драгоценной супругой; он все еще удивлялся, что сумел прельстить ее. Он был неистощим на похвалы глазам Сары, губам Сары, рукам Сары, ее тонким лодыжкам, хрупкой фигуре и безукоризненным ногам; и, по мере того как он продолжал перечисление, мое воображение рисовало мне иной образ. Чудо слов… Говоря «прекраснейшая женщина на земле», он представлял себе Сару, я же видел Нуру. Каким-то магическим образом общие, приблизительные и доступные всем слова вели каждого из нас к самому сокровенному из сокровенного.

Подобное служило различному[62].

Слушая кочевника, я его уже не слышал, я блуждал в своих воспоминаниях, представлял себе глаза Нуры, губы Нуры и руки Нуры. Ночную тьму наполняли вызванные тоской Аврама образы Нуры.

* * *

На рассвете Нимрод призвал меня во дворец.

Я следовал за его гонцом по белым улочкам. Сильный, колючий и целебный ветер прорывался между стенами, трепал пальмы, наводил в Бавеле чистоту, пока его обитатели еще дремали.

Едва я переступил порог, стражник сообщил, что царь примет меня в своих покоях.

В просторной прихожей с украшенными растительным орнаментом стенами Нимрод среди кресел и подушек беседовал со своим архитектором Гунгунумом. Когда я вошел, царь повернулся ко мне с открытой улыбкой и ясным взглядом и жестом предложил подождать, пока он закончит разговор. Я заметил, что у него свежий цвет лица и упругая кожа.

Я принялся рассматривать его. Он явно был в веселом расположении духа. Движения обнаруживали силу и прямоту, не имевшую ничего общего с его обычной манерой внезапно переходить от непреклонности к стихийности. Тело Нимрода как-то освободилось, распрямилось и приобрело другую основу, расположенную ниже точку равновесия. Между двумя фразами тиран заговорщицки подмигнул мне, и между нами установилось неожиданное сообщничество: он дал понять, что провел восхитительную ночь в обществе Нибабы. Какое облегчение! Удовлетворенный, Нимрод станет менее агрессивным, будет разнообразить поводы для наслаждения, возможно, приостановит преследования обитателей Бавеля и рабов. Я поудобнее устроился в подушках, чтобы следить за его беседой с архитектором.