Эти слова были встречены гробовым молчанием. Дар речи вернулся к Авраму не скоро. Он громко выкрикнул:

– Исаак мой сын!

И снова молчание.

– Вот, я выполнил поручение, – прошептал Элиезер.

Он вышел. Я тоже поспешил отойти подальше.

Я ходил по пастбищам, и голова моя раскалывалась. Едва я услышал про клей, как тотчас понял, что так оно и есть! Множество разрозненных одолевавших меня подозрений, все эти странные впечатления, которые я старательно вытеснял, – все внезапно связалось. Странная плотность пленки, соединявшей два пальчика, отсутствие молока, неестественное поведение Сары и кормилиц, окружавшие беременность тайны… Эти подробности выстраивались в единый ряд: Нура не была матерью Исаака. Иначе почему она не позволила, чтобы я ее обследовал? Почему никогда не обнажала грудь? Ее роды прошли вдали от наших глаз, во дворце Кубабы, и мы увидели ее, когда все уже свершилось. Несомненно, у них с царицей был сговор. Не иначе, они сговорились, уединившись за закрытыми дверями, когда до нас то и дело долетал их смех, а потом Сара сообщила нам две новости: что мы можем обосноваться в царстве Киш и что она беременна. Кубаба снабдила ее своими знахарями и повитухами и превратила свою спальню в родильную палату. Мистификация! Ну конечно, эти две женщины инсценировали рождение Исаака.

Из шатра Аврама донесся вопль:

– Нет!

Этот вопль меня оглушил. Аврам обнаружил, что Исаак не его сын. Он мучительно спрашивал себя, кто его отец. А я задавал себе и другой вопрос: кто мать ребенка?

Приглушенная жалоба раздалась еще раз. Аврам пытался обуздать свое горе.

Признаться ли? Несмотря на ужас, который я испытывал перед этими бессовестными интригами, что-то во мне ликовало: у Нуры не было ребенка от другого мужчины.

Утром Аврам вышел из шатра босиком, с распахнутой грудью; он держал на руках Исаака. Кормилица семенила за ним и умоляла вернуть ей ребенка, которого не успела докормить. Не внимая ее мольбам, он взял несколько бурдюков и ушел, неся спеленатого младенца как тюк тряпья. Он пересек наше стойбище. Кто-то из пастухов хотел его сопроводить, но получил резкий отказ. Аврам перешел ручей, в котором женщины полоскали белье, треща как сороки, и двинулся в неожиданном направлении.

Не теряя времени, я привязал Роко к столбу, взял котомку и пустился вслед за Аврамом. От него исходил дикий гнев. По бледному лицу, обескровленным губам и налитым кровью глазам я прочел, что он провел бессонную ночь и был истерзан горечью. Намеревался ли он избавиться от гнева или был движим им? Он шел не оборачиваясь, но я на всякий случай держался поодаль.