Мы вернулись в святилище к Кубабе и двенадцати помощникам Авраама. Благодаря изобретательности царицы, они не потеряли сознания, забаррикадировавшись и защитившись от пыли. Они присоединились к нам, очень удивленные. Даже Кубаба потеряла дар речи.

Мы молча брели по улицам, покрытым саваном пыли, и наблюдали смерть в ее первозданном обличье. Зловещее зрелище. Нам было странно, что мы выжили; мы ощущали свою бесполезность, нас разъедала вина: почему мы? За какие заслуги? Мы избранники Богов? На нас возложена миссия? Если да, то какая? По растерянному виду Кубабы я понимал, что у нее нет ответа ни на один из этих вопросов, то же было и с помощниками Авраама. Но по сосредоточенности самого вождя я понимал, что он интенсивно обдумывает бедствие, делает выводы, становится сильнее, растет. Нура дрожала; мы шли рядом, почти касаясь друг друга, и она давала мне понять, что была бы не прочь уткнуться мне в плечо[87].

Когда мы добрались до зверинца, я остановился:

– Идите, прошу вас.

Они удивленно взглянули на меня. Я добавил усталым голосом, исключавшим дальнейшие расспросы:

– Догоню вас на выходе.

Они кивнули и двинулись дальше.

Я вошел в зверинец. Я догадывался, что меня может там ждать.

– Роко?

Я расслышал повизгивание. Взволнованно повторил:

– Роко?

Мне послышался в кустах шелест, я кинулся в ту сторону. Пес лежал на земле, вытянувшись на боку, с одеревенелыми лапами. Живот был растерзан, из него вываливались залитые кровью розовые внутренности. Роко меня не видел. Но чуял мой запах. Это его пьянило. Он оживился.

Я опустился перед ним на колени. Что может быть загадочней и глубже, чем собачий взгляд? Глаза у него вспыхнули, он приветственно тявкнул, попытался поднять голову, но не сумел. Но за все его безжизненное тело отдувался хвост, который так и ходил ходуном. Меня потряс контраст между умирающим телом и бьющим вовсю хвостом. Вся собачья радость угнездилась в том, что осталось живого, в смеющихся зрачках и восторженном хвосте.

Я вмиг осознал все, чем одарил меня Роко за долгие годы. Он мне помогал, поддерживал меня, занимал и умилял. Любознательный и игривый, он утверждал свою веселость и увлекал за собой мою. Он был моим азартом, легкостью и молодостью. То воодушевленный, то умиротворенный, он сопровождал меня в пути и на привале, на улицах городов и на лоне природы, в лесной глуши и на степных просторах. Он беззаветно меня любил. И теперь я возвращал ему любовь. Чистую, нерасчетливую, безусловную. Полную.

Моя единственная счастливая любовь?

Я лег рядом с ним, прижался к нему. Зарылся в его шерсть, упиваясь его запахом, тяжеловатым, старческим. К чьему телу я столько прикасался? Кто так часто спал со мной? Кто до такой степени разделял мой задор и мою усталость?