На прошлой неделе, готовясь к поездке, я наткнулась на одну деталь: в 1949 году площадь Тяньаньмэнь оставалась средоточием политической власти в Китае благодаря аналитической геометрии.

Чэнь Ган, архитектор, позиционировал Тяньаньмэнь как «нулевой километр». Он процитировал Фридриха Энгельса: «Здесь нуль — определенная точка, начиная от которой одно направление по известной прямой считается положительным, а противоположное — отрицательным. Таким образом, здесь нулевая точка не только так же важна, как любая точка с определенным положительным или отрицательным значением, но и гораздо важнее всех их: это точка, от которой все они зависят, к которой все они относятся, которой они все определяются. Таким образом, где бы мы ни встречались с нулем, он повсюду представляет собой нечто очень определенное, и его практическое применение к геометрии, механике и т. д. показывает, что в качестве границы он важнее, чем все реальные, ограничиваемые им величины»[14].

То лето шестьдесят шестого, года смерти Чжу Ли, стало для моего отца нулевым километром. Как и сотни тысяч других, он отправился на площадь Тяньаньмэнь засвидетельствовать свою верность Председателю Мао и всецело предаться фаньшень: дословно — «перевернуть свое тело», освободиться. Несколько десятилетий спустя он смотрел по телевизору, как три студента стоят перед Домом народных собраний с письмом к правительству. Было 22 апреля 1989 года. Трое вскинули руки, высоко подняли петицию и упали на колени, словно испрашивая милосердия. За их спинами на площади Тяньаньмэнь более двухсот тысяч студентов смотрели на это в потрясении — а затем со скорбью.

Почему вы на коленях?

Встаньте, встаньте!

Эта площадь принадлежит народу! Почему мы должны обращаться к властям с колен?

Да как вы смеете преклонять колени от нашего имени? Как?

Студенты, что происходили из семей самых разных политических взглядов и экономического положения, были вне себя от горя. Но трое остались стоять как стояли — крохотные фигурки, петиция в воздухе, дожидающаяся властной руки, все тяжелее. Прошло десять, двадцать, тридцать минут, а они все еще стояли на коленях. У них за спинами нарастало волнение. Когда китайские вожди так и не ответили, демонстрации на Тяньаньмэнь начались всерьез.

Я вышла из метро на станции Тяньтун — выросла из-под земли на перекрестке, где недостроенные многоэтажки зияли, как гигантские лестницы в небо. Я уже бывала в этом квартале: здесь, в Хункоу, до войны росли Завиток и Большая Матушка Нож, и здесь теперь жил Лю Фан, скрипач, некогда известный как Тофу Лю.