Он, улыбнувшись, пожал плечами.

— Перед тем как меня отправили на российскую границу, в своей шанхайской спальне я вырезал в паркете тайник. Вы же знаете, до чего паркет твердый! А у меня был только кухонный нож. Заняло это целых две ужасные недели. Я ждал, что вот-вот ворвутся хунвейбины — и тут мне и конец придет. Я спрятал под полом дюжину магнитофонных записей, кое-какие фото и ноты и свою скрипку. Когда я через десять лет спустя вскрыл пол, в скрипке было мышиное гнездо… Но только поглядите-ка на эту запись, — он поднял катушку и продемонстрировал ее мне. Она была в первозданном виде. — Хотите послушать?

Я, не в силах вымолвить ни слова, кивнула.

Он осторожно вставил катушку в старинный проволочный магнитофон. И, когда все было готово, повернул ручку.

Меня настигли ноты. И я отвернулась.

Мне подумалось вдруг, будто я вижу, как раздвигаются шторы и как из окна на меня вниз смотрит папа. Он высунулся наружу с девятого этажа. Кто-нибудь еще это видел? Или его видела только я? Отец завязал себе глаза — прежде чем покончить с собой, он повязал на лицо тряпку. Я узнала об этом, только когда получила копии бумаг из гонконгской полиции, и эта деталь меня сломила.

Сейчас я впервые слышала, как папа играет на рояле. Цзян Кай казался мне незнакомцем, кем-то, кто всегда был живее и полнее воспоминаний, чем я могла себе представить. И все же, когда я слушала скрипку Чжу Ли, ее размеренный, честный голос, почему же у меня было чувство, будто я знала ее всю жизнь?

Мы три, четыре, пять раз послушали запись. Всякий раз я слышала что-то новое — разрыв и единство, музыкантов, пыль, машинку, наше дыхание. Музыку. Всякий раз в конце я слышала голос моего отца. Его я в последний раз слышала, когда мне было десять лет. И никогда не бывало на свете голоса, подобного этому.

Я заплакала. Увидев, что я расстроена, господин Лю сделал мне чаю.

— Это трудно понять, — сказал он. — Давление на нас оказывали невообразимое. Не забывай, что твоему отцу тогда было всего семнадцать… все мы были еще слишком молоды.

Мы вернулись к столу. Я показала ему свою копию семнадцатой главы Книги записей.

— Учитель Лю, — сказала я, — я сделала десятки тысяч копий со всех тетрадей. Всего несколько щелчков мышью, и можно мгновенно отправить файлы куда угодно. Я хочу, чтобы Книга записей была повсюду, чтобы она и дальше росла и менялась, — я вынула из сумки сочинение Воробушка — «Солнце над Народной площадью». — Вот пьеса, о которой я вам говорила. По-моему, самое правильное будет исполнить ее тут, в Шанхае. Записать. Но… я правда думаю, не сошла ли я с ума.