— Ай Мин, — сказала Лин, желая защитить дочь. — Иди к себе в комнату.
Ай Мин, обливаясь слезами, повиновалась.
— Как мне это забыть? — В лице Воробушка не было ни кровинки. Он смотрел на Лин так, словно та всегда знала ответ. — Если я забуду, то что останется? Ничего.
Ей хотелось только прилечь, закрыть глаза и отдохнуть, но нужно было убраться из этой комнаты, прочь от притворства этого дома. Лин сняла со стула сумочку. Стены давили на нее, и она не могла толком дышать, когда думала обо всем, чем пожертвовала ради своей семьи — но прежде всего ради партии. Она вновь взглянула на мужа, закрывшего лицо руками.
— Разве не видишь? — спросила она. — Времена меняются.
Он не ответил.
— Живи свою жизнь, Воробушек. Это лучшее, что мы оба можем сделать для нашей дочери.
Она вышла за дверь, через переулок — и на улицу.
Когда Воробушек проснулся, в комнате — и в городе — было тихо. Он вылез из кровати, зажег лампу и вытащил из тайника письмо. На кухонном столе сияла белизной бумага.
Тьма ночного неба сгущалась. Ему хотелось очутиться за роялем — сидеть, прямо сейчас, в темноте репетиционной. Музыка для него всегда была способом поразмыслить. Он отпихнул от себя листы. Воробушек и подумать не мог, чтобы бросить дочь. Ай Мин так похожа на Чжу Ли. Были ли они одинаковы из-за него? Вдруг он не сумел дать дочери то пространство, в котором она нуждалась? За восемнадцать лет жизни Ай Мин он никогда еще с ней не расставался, ни на день. Он прикрыл письмо руками и пожурил себя за мрачные мысли. Если бы он смог смахнуть с себя всю эту мрачность, что наверняка была не более чем своего рода пылью его прошлых жизней, он был бы лучшим отцом и любящим мужем. Уверенность и доброта Лин всегда его поддерживали. Он не имел никакого права скорбеть. Сосед слушал радио, Воробушек различал ровный гул станции — но не слова. Началась музыка, эхом разносясь по переулку, но эту музыку он не узнавал — она была родом из незнакомой ему эпохи, музыка, написанная в настоящем.
Постоянные беспорядки на улицах, на заводе и у него самого дома продолжались. Он подозревал, что Ай Мин ходила на площадь каждый день, но они с Лин не обладали ни волей, ни влиянием, достаточными, чтобы ей помешать. В праздник Первомая он позвонил от соседей в Холодную Канаву. Большая Матушка взяла трубку и заорала: «День труда! Мы при коммунизме живем. Тут каждый день — день труда!» Воробушек услышал, как на заднем плане хихикает Папаша Лютня. Большая Матушка проворчала: «Скажи этой лентяйке Ай Мин, пусть хорошо учится». Когда он сообщил, что в Пекине неспокойно, она сказала: «Отлично! Никому не должно быть спокойно».