Канашов очнулся от внезапного потрясения, бережно положил ее на кровать, будто боялся разбудить. «Умерла, умерла. Все, все. Нет больше ее, нет! И не будет. Как она сказала: «Никогда». Не уберег я ее, не уберег».

Он сел на стул, который заскрипел под его тяжестью, охватил голову руками и тупо уставился в пол, боясь смотреть в ту сторону, где лежала она. Ему почему-то не верилось, что ее уже нет. Изредка приходила обнадеживающая мысль: «Вот она сейчас поднимет голову и скажет: «Я здесь, с тобой, Миша! Это мне просто было плохо. Ничего, милый, все будет хорошо». При этой мысли Канашов снова вскочил со стула и подошел к ней, взял ее холодные безвольные руки, и тогда слезы затуманили глаза.

«Неужели это все?» — в который раз спрашивал он себя и не находил ответа. Теплилась еще надежда, что, может быть, придут врачи, что-то сделают и она оживет, заговорит, улыбнется ему своей доброй улыбкой и скажет. Нет, она уже ничего не скажет.

Открылась дверь, вошел его адъютант, лейтенант Чубенко. И хотя Канашов стоял спиной к двери, он знал, что пришел именно Чубенко, так как услышал скрип его щегольских хромовых сапог. Сейчас этот скрип раздражал его, и он продолжал стоять, по-прежнему не оборачиваясь, хотя, чувствовал, что, если пришел в такое время адъютант, значит, что-то очень важное.

— Товарищ генерал, — тихим, извиняющимся голосом обратился он. — Вас срочно требует генерал Кипоренко. — И, помолчав, добавил: — Говорят, прорвались немецкие танки. Они пробиваются к окруженной армии Паулюса.

Канашов выслушал его доклад, не оборачиваясь. Как все это было неуместно именно сейчас, в эту тяжелейшую для него минуту жизни. Он обернулся и сказал:

— Идите, я сейчас!

Левая рука Аленцовой бессильно выскользнула из его руки. И тогда он вдруг окончательно понял, что она умерла. Он сложил ее руки, убрал с правой стороны лба темные локоны влево, как всегда делала она, поправляя волосы, прикрыл одеялом до подбородка, поцеловал в глаза и губы и вышел осторожно, на цыпочках из комнаты.

Когда он сидел в своем командирском танке и ожидал механика-водителя, мысли его невольно вернулись к Аленцовой. Его мучила одна загадка, которую сейчас ему хотелось непременно отгадать. «Почему она, умирая, стала помолодевшей и особенно красивой?» И тут вдруг вспомнился ему случай.

В начале лета этого года, когда они отступили к Волге, в одном селении, опаленном пожаром (он забыл его название), у разрушенного дома стояла обгорелая, с обуглившимся стволом, без единого листа акация. И цвела. Да, цвела летом. Аленцова первой обратила внимание на нее и показала Канашову. Ординарец начальника штаба, пожилой человек, в прошлом лесовод, объяснил им, что это извечно распространенное явление в природе — борьба за жизнь. Акация цвела — она боролась со смертью.