– А откуда ты знаешь, что это не будет лучше, чем… чем вот это? – Он неопределенно обвел палочкой окружающий пейзаж.

Она встала и затерла ногой свой рисунок. Потом обернулась и позвала Тодда. А когда вновь посмотрела на Уилла, тот стоял почти в трех шагах от нее с очень странным лицом – такое точное равновесие между весельем и злостью, что выражение невозможно истолковать. Когда высадятся инопланетяне, носить они будут такие вот лица, и земляне их значение распознать не сумеют.

– Прекрати, – сказала она. – Ты меня пугаешь. – Мужчины, как она уже поняла, хотят быть иерархами своей жизни. Но не иерархи они. И все равно никто из тех, с кем она встречалась, не желал всерьез относиться к понятию о призраках, к тому факту, что они реальны, что они преследуют, нависают, что прозрачное пространство кишит ими, их присутствие так близко знакомо потому, что многие из них были нами, это тени наших прошлых жизней. – Иногда мне кажется, что ты состоишь из более вульгарной материи, чем все те, с кем я была когда-либо знакома.

– За пределами Калифорнии, – ответил он, – я нормален.

Что могла она сделать? Складка его улыбки была подарком Вселенной. Вместе они не спеша дошли до дома, и пока солнце тяжеловесно, величественно опускалось, расположились в теплых дюнах посмотреть – счастливое семейство наслаждается тихим завершением праздного дня, искрящимся воздухом, медленным пламенем неба, настойчивостью волн, что шлепали в рваном ритме о берег.

А позже, после ужина, когда пришла пора спать, они расстались и удалились в отдельные комнаты, скрытные люди, уважающие уединение друг дружки.

Уилл лежал, распростершись на неопрятном своем матрасе, глядя в телевизор с видом того, кто сделал ставку, какую не может себе позволить, на число, которое, он уверен, не выиграет, пульт плыл на его вдохах и выдохах, верхом на голой груди. Уилл редко смотрел что-то дольше нескольких минут, а затем перепрыгивал на другой канал. По кругу, по карнавальному наборному диску, снова и снова. В чем смысл задерживаться? Вечно одно и то же: тела, пушки, тачки и еда. По всему диску круглые сутки. Смутный неутолимый зуд, никогда не утихавший у него под кожей, казалось, давал понять, будто он может найти то, чего ищет, где-то на этом волшебном экране. Но, что неудивительно, чем больше смотрел он, тем беспокойнее становилось ему. Он был уже не в силах остановиться. Тот же тщетный распорядок день за днем, из ночи в ночь. Тыц, тыц, тыц. Ему хотелось увидеть что-нибудь такое, чего он не видел раньше.

Где-то перед зарей, должно быть, он заснул, да только не наверняка.