Бу значит Бука – так Ида звала Гарриет, когда та ее не слушалась. Потом дверь закрылась, Ида ушла.

– А то мне кажется, – сказала Либби, и Эллисон с беспокойством отметила, что Либби как-то дергано заозиралась по сторонам, будто у нее под ногами летала моль, – она приедет, а ее нет.

– Прости, ты о чем? – спросила Эллисон.

– О свекле. О маринованной свекле. Ох, вот бы мне хоть кто-нибудь помог, – Либби горестно и даже капельку комично закатила глаза.

– А я могу тебе чем-то помочь?

– Где Эдит? – спросила Либби, и голос у нее сделался до странного резкий, отрывистый. – Она мне поможет.

Эллисон уселась за стол и попыталась поговорить с Либби:

– Тебе правда надо сегодня эту свеклу мариновать? – спросила она. – Либ?

– Я знаю только то, что мне сказали.

Эллисон сидела на залитой светом кухне, кивала и думала, что делать дальше. Случалось, конечно, что у Либби после очередного собрания какого-нибудь миссионерского общества или кружка появлялись очень странные запросы: то ей нужны были зеленые марки, то старые оправы от очков, то этикетки от “кэмпбелловских” консервированных супов (баптистская миссия в Гондурасе обменивала их на деньги), то палочки от мороженого или бутылки из-под моющего средства “Люкс” (для поделок, которые потом продавались на благотворительных ярмарках).

– Кому мне позвонить, скажи? – наконец спросила она. – Я позвоню и передам, что ты утром попала в аварию. Пусть тогда кто-нибудь другой свеклу принесет.

Либби резко бросила:

– Эдит мне поможет.

Она встала и вышла из кухни.

– Мне ей позвонить? – Эллисон поглядела ей вслед. – Либби? Либби никогда так грубо с ними не разговаривала.

– Эди все уладит, – отозвалась Либби тоненьким, капризным голоском, и это на нее уж совсем было не похоже.

Эллисон кинулась к телефону. Но она еще не оправилась от прощания с Идой и поэтому так и не сумела толком подобрать слов, чтоб объяснить Эди, какая Либби стала странная, какая рассеянная, какое у нее сделалось чужое, застывшее личико. Как стыдливо она теребила подол платья. Эллисон до упора растягивала телефонный провод, тянула шею, выглядывала в соседнюю комнату и заикалась от ужаса. Казалось, будто волосы у Либби вдруг вспыхнули красным – белоснежные, как паутинка, волосы, такие реденькие, что Эллисон сквозь них видела уши Либби, довольно, кстати, большие.

Эди даже не дала Эллисон договорить.

– Беги-ка домой, – сказала она, – дай Либби отдохнуть.

– Погоди, – сказала Эллисон и крикнула в соседнюю комнату: – Либби! Это Эди! Хочешь с ней поговорить?